Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

– Погуляем! – обрадовано бросила Гертруда. Естественно, нам бесплатно и уксус – что мед!

Когда нас заметили, накал пиршества слегка поутих, и сидящие за столами люди возбужденно зашушукались меж собой. С почетного места во главе застолья неспешно встал осанистый дородный мужичина в расшитом таперте, и вышел нам навстречу. (Таперт – длинный жакет, достигающий по длине коленей, украшен по всем краям зубцами, фестонами, туго стягивающий талию, нижняя часть имела складки.) Он не слишком глубоко поклонился, прижимая правую руку к сердцу, и не спуская при этом с нас внимательного взгляда. Мы, не слезая с лошадей, кивнули в ответ. Возникла неловкая пауза. Неужели у него хватит наглости не пригласить нас к столу? Или не хватит? Но хозяин, решив, что мы не представляем для гуляющих угрозы, широким жестом указал на накрытые столы.

– Прошу! Вы оказали нам честь, почтив сей скромный праздник своим присутствием, – уж выдал, так выдал! Сразу видно что он не из простых лендеров: либо староста, либо местный купчина.

А мужчина-то не зря волновался: ну как заявим, что за дочкой или за невесткой приехали? Между прочим, такие случаи бывали, правда, девицы сами с радостью рвались из-за свадебных столов, поскольку по их весточке за ними являлись. А как еще прикажете орден пополнять? У нас никто никого не неволит: хочешь – молись, а не хочешь – иди замуж, и делов-то!

– Благодарю, – я за старшую, значит, мне за всех и отвечать.

Мы с сестрами спешились, а какой-то паренек сразу подхватил поводья.

– Уй, зараза! – раздалось тут же, едва я сделала пару шагов в сторону. Я Пятого по крупу хлопнуть забыла, условный знак не подала, вот он и цапнул конюха. Пришлось вернуться и проделать полагающийся ритуал, иначе в ход пойдут копыта.

Нас проводили к накрытым столам и усадили на почетное место. Я оказалась права, приветствовавший нас оказался местным купцом, это его дочь выдавали сегодня замуж за старшего сына старосты. Еще бы не гулять всей округе, такое событие один раз в жизни! Нас усадили рядом с местным священником, что повенчал молодых. Сами молодожены кружились где-то в танце; музыканты играли айриш-польку.

– Господь посреди нас, – поприветствовал нас святой отец: маленький пузатый старичок с плешью на голове.

– Есть и будет, – отозвались мы хором.

– С самого ордена?

– С самого, – подтвердила я немногословно.

– А я, знаете ли… – и понеслось!

За пол часа мы выслушали все проблемы его прихода, нравственные терзания паствы, про урожай на брюкву в этом году, и отел коров в прошлом. Соскучился старичок по родной церковной душе. Заметив наши постные лица, купец занервничал: вдруг встанем и уйдем, тогда позора не оберешься! Он попытался было побольше подливать святому отцу. Куда там! Священник тотчас замахал руками: 'Мне нельзя, в боку колоть будет', – и устроил экскурс в историю его болячек. Часа через полтора остервенев от его болтовни, мы готовы были разнести здесь все по камушку. Агнесс от скуки даже порывалась пойти потанцевать, но, увидев бешеное лицо Юозапы, плюхнулась на место.

– С ума сошла! – зашипела та на нее. – Монашки не танцуют! Совсем спятила!

А святой отец вцепился в нас как клещ. Мне приходилось совсем туго, я сидела непосредственно рядом с ним. Наконец хозяева нашли выход: к нему с другой стороны подсадили какого-то почтенного старика, и они о чем-то увлечено заспорили. Пока священник отвлекся, нас увели на другой конец стола, где сидела вся молодежь, и усадили недалеко от жениха и невесты. Но и тут хрен редьки оказался не слаще! Молодые уже вернулись с танцев и теперь переводили дыхание. Едва мы опустились на новые места, как девушка начала ужасно краснеть и смущаться, а жених заметно нервничая, принялся нас разглядывать.

– Я не статуя, чтобы на меня таращится, – не выдержала Гертруда его пристального внимания. Н-да-а. Конфуз может быть!

– Идите, опять потанцуйте, что ли, – посоветовала я им, а то когда так глазеют, кусок в горло не лезет.

Пара, облегченно вздохнув, снялась с места. Слава Богу! Нас оставили в покое! Теперь можно основательно приняться за еду. Что ж всего два часа мучений и ужин задарма состоялся.

Поздно вечером гуляющие разбредались кто куда, половина деревни уползала со свадьбы на бровях. Вот похмелье у народа будет завтра! Мы же не могли позволить себе пить, поскольку нельзя – устав запрещает. Когда более или менее трезвые почетные жители Багрянцев плавно переместились в трактир, мы с сестрами подтянулись туда и теперь сидели вместе со всеми. Уставшая подавальщица наравне с остальными обнесла нас пивом, выставила на стол подкопченное сало и жареные колбаски. Пара музыкантов из оркестра, что перекочевала сюда с улицы, выводила что-то печальное, девушка менестрель милым голоском пела о вечной любви. А пиво оказалось замечательным и очень вкусным: мы с Юзой предпочли светлое, а Гертруда темное. Агнесс налили ягодного компота, мала еще спиртное хлебать. Интересно получается у народа: замуж в пятнадцать выходить это нормально – не маленькая, а если пиво пить незамужней в семнадцать, то рано еще. Так, похоже, меня развозит. Надо на сало налечь – протрезвею. А где Юозапа? Только же была здесь. А вот она! Договаривается с кем-то о провизии, ее с верного пути не собьешь, запасется так, что мы до самой границы с едой будем.

Рядом с нами сидел отец невесты Тревор Борк, ничего компанейский оказался мужик. Как он сам признался, когда нас увидал, так душа, говорит, в пятки ушла. Неужели его Марика не захотела замуж?! А потом ничего, успокоился, вспомнил, как он ее с сеновала гонял. Знает, хитрец, что порченых девок мы не берем.

Агнесс было невесело: танцевать нельзя, пить нельзя, петь тоже нельзя. Юза быстро разъяснила ей, что пусть она и не настоящая боевая сестра, но позорить одеяние ей никто не позволит. Теперь сидит куксится. Гертруда наелась вволю. За столько лет все ни как не перестану удивляться: куда столько в нее помещается? А мне просто было хорошо; копченое сало, вкусное пиво, теплая компания. Ну что еще надо для счастья? Ничего!

Проснулись мы у старосты на сеновале, похоже на том знаменитом, с которого Борк свою ненаглядную дочурку гонял. Ночевать нас к себе зазывали чуть не половина сидевших в трактире, но мы отказались. Скажите на милость, какая радость в том, чтобы остаток ночи провести, слушая храп хозяев или дышать перегарными ароматами. Дома в деревне были сплошь большие и справные, но отдельную комнату нам вряд ли бы предложили.

Встали поздно, потому что легли далеко заполночь, можно сказать почти утром. Солнце успело пройти уже половину небосвода.

– Славно посидели, – выдала Герта, сладко потягиваясь на душистом сене.