Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Констанс, несмотря на свою старческую слабость и медлительность, сумел увернуться от выплеснутой на него жидкости и метко брошенного кубка, попросту рухнув на пол вместе с креслом под защиту массивного стола. Как только прислужник рванул к двери, епископ шустро выбрался из-под тяжелого кресла, и, метнувшись к себе в спальню, захлопнул дверь.

Убегающий, не обращая никакого внимания на маневры епископа, перепрыгнул через падающего Боклерка, и выскочил вон. Впрочем, далеко уйти ему не удалось, уже на лестнице его встретили два брата-сопровождающих с обнаженными фальшионами. С трудом затормозив на скользкой лестнице, он вынужден был ринуться обратно в кабинет. Секретарь начавший подниматься с пола, оказался вновь сбитым, отчего придушенно охнул и осел сбоку у распахнутой двери. Однако при падении ему каким-то чудом удалось выбить нож из рук прислужника; тот улетел рыбкой в сторону. Следом за беглецом ворвались два дюжих брата-сопровождающих.

– Живым! – сдавленно выкрикнул Боклерк, стараясь отползти в угол, подальше от места возможной драки.

Братья не спеша, начали наступать на мужчину, слегка разойдясь в стороны, чтобы взять его в клещи. Тот в ужасе заметался перед большим столом, к которому пытались прижать его братья; вырваться не представлялось никакой возможности. Тогда он схватил с подноса чудом не упавший кувшин, сделал из него пару больших глотков, а оставшуюся жидкость выплеснул в лица наступающим. Братья проворно закрылись руками. Секунда, другая – ничего не происходило. Затем беглец как-то странно вздрогнул всем телом, схватился рукой за скалипур возле горла, словно пытаясь оттянуть, но почти сразу свалился на пол, дернулся пару раз и затих. Однако братья-сопровождающие не спешили подходить к нему, настороженно поглядывая на распростертое тело.

– Что стоите, дурни! – прохрипел Боклерк из угла. – Окно откройте! Все уже! Не встанет он!

Один из братьев подошел к окошку и распахнул настежь, другой постучал в дверь спальни епископа.

– Ваше преосвященство, – пробасил он, – Можно выходить! Безопасно!

Спустя полминуты дверь открылась, и епископ вышел из комнаты. На нем, прямо на сутану, была одета короткая до бедер безрукавная кольчуга (хоубергеон), с полами, запахнутыми одна на другую, из-за чего на груди образовывался двойной слой. В руке он сжимал кинжал.

Окинув комнату быстрым взглядом и слегка задержавшись на распростертом теле, Констанс немного нервно поинтересовался:

– Сам, или вы постарались?

– Сам, ваше преосвященство, – ответил один из братьев.

– Боклерк? – спросил епископ, выходя на середину кабинета.

В комнате царил приличный разгром: перевернутое при падении кресло и стул, сбитый рухнувшим на пол секретарем, валялись кверху ножками, собранный волнами ковер был залит вином и засыпан останками трапезы с упавшего подноса. Маленький столик тоже оказался опрокинутым, его хрупкая столешница не выдержала и разломилась пополам. Поверх всего этого лежали рассыпавшиеся по всей комнате листы из сброшенной со стола книги.

– Со мной все в порядке, ваше преосвященство, – прохрипел секретарь из своего угла, до сих пор так и не вставший на ноги, слишком крепко его приложил вернувшийся убийца.

Братья принялись осматривать тело прислужника. Епископ брезгливо обошел лежащий на полу труп по широкой дуге и направился к окошку вдохнуть свежего воздуха, от ядовитых испарений сильно разболелась голова. К тому же запах смешавшихся блюд и опрокинутого на пол вина вызывал дурноту. Наконец Боклерк поднялся и, ссутулившись, тоже проковылял к телу. Присев он осторожно, двумя пальцами повернул голову лежащего туда-сюда в надежде опознать, вдруг он уже видел его и узнает, кому же тот служил. Не удалось, в памяти ничего не всплывало.

Дюжие братья шустро стянули скалипур и распахнули рясу на его груди – никаких отметин указывающих на принадлежность к наемникам не было, только простой нательный крест.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил Констанс, не оборачиваясь.

– Пока ничего не ясно, ваше преосвященство, – ответил секретарь, и протянул руку одному из братьев. – Дай-ка сюда нож, и поднос тоже.

Тот протянул ему клинок со своего пояса, другой подал серебряный поднос, на котором убийца принес ужин. Боклерк обнажил руку покойника, задрав широкий рукав рясы, подложил по нее поднос и ловким движением полоснул по сгибу локтя, перерезая вены. На светлый металл нехотя полилась алая кровь.

– Что и требовалось доказать, – как бы для себя произнес секретарь, а затем уже громче обращаясь к епископу добавил: – Ваше преосвященство вас хотели отравить синильной кислотой. (Синильная кислота – цианистый калий, при отравлении цианидами организм перестает усваивать растворенный в крови кислород, отчего даже венозная кровь становится ярко алой.)

– То, что хотели отравить, я уже сам понял, – ворчливо выдавил из себя тот. – И то, что это была синильная, тоже много не дает… Круг желающих поквитаться со мной широк до невозможности!

На столь очевидное высказывание Боклерк отвечать не стал.

В дверь кабинета заглянул послушник Марк. Лицо его было белее мела, а сине-серые губы дрожали.

– Т-т-там… Т-т-там… – судорожно силился произнести он.

– Ну что там? – недовольно рявкнул епископ.

Но мальчик не отвечал, он большими глазами смотрел на распростертое на полу тело, вокруг которого копошились пара братьев и секретарь с окровавленным ножом в руках. Следом за парнишкой в дверях показался еще один брат-сопровождающий.

– Ваше преосвященство, – начал он спокойным и деловым тоном. – На кухне старшего брата Эжена и его прислужника зарезали. Лично осматривать будете?

– Боклерк?

– Буду, ваше преосвященство, – кивнул тот, вставая с колен и отряхивая сутану, оказавшуюся разрезанной в паре мест нападавшим. – Может хоть что-то разъясниться.

– Пошли, – Констанс отошел от окна и направился к двери. – Этого, если уже закончили, унесите куда-нибудь, и избавьтесь по-тихому, чтобы никто не знал. А после, прикажите навести порядок. И смотрите, чтобы за эти стены ни одного слова не просочилось!

Секретарь вышел из кабинета первым, сдвинув с дороги так и не пришедшего в себя Марка, за ним епископ, отвесивший мальчику подзатыльник.

– Живо к себе! И чтобы до завтрашнего утра не появлялся! – послушник словно бы очнулся, оторвав взгляд от трупа, судорожно сглотнул и дернул что есть силы по коридору к узкой лесенке, которая вела на третий этаж, где ему выделили маленькую каморку.

Возглавляемые братом они спустились на первый этаж, прошли по неширокому коридору и попали в жаркую кухню. Противоположную от двери стену почти полностью занимал очаг, на огне которого уже обуглилась тушка небольшого поросенка, отчего по кухне плыл горелый запах, перебивая все остальные. На большом столе, стоящим поперек помещения, лежал молоденький парнишка лет пятнадцати с неестественно вывернутой головой. На лавке стоявшей перед столом ничком лежало второе тело – брат Эжен. Из-под него натекла приличная кровяная лужа. Брат-сопровождающий, нимало не смутившись, прошел до очага, снял вместе с вертелом сгоревшего поросенка и отставил его в сторону. Боклерк, стараясь не испачкать обувь, вошел следом. Епископ застыл на пороге, брезгливо прикрывая нос вышитым платком. Секретарь подозвал брата-сопровождающего, и они вдвоем перевернули тело Эжена. Вся ряса и скалипур были пропитаны кровью. Боклерк осторожно, стараясь не замараться, оттянул ткань и обнажил неширокую рану слева у основания шеи, ставшую причиной почти мгновенной смерти.