Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

– И когда мы в ауберг к августинцам прибудем? К нурбанским колядкам? – поинтересовалась у нее Гертруда.

– Вообще то это мысль! – поддержала я Юозапу. – Мы же лошадей не все время на рысях гоним. Как только на шаг переходим, пусть она мелкой трусцой рядом бежит. Тоже неплохая тренировка. А к концу недели или на следующей с распевками совместить можно.

– Ага, а еще пусть по щиту удары отрабатывает, – предложила свой вариант тренировок старшая сестра, включаясь во всеобщий мозговой штурм. – Помните у нас старый щит толстым слоем тряпок и кожи обматывали, и мы учились – лупцевали что есть силы?

– Да, было, – покивала я задумчиво.

– Я свой щит поганить не дам! – сразу заявила Юозапа.

– В смысле? – не поняла я.

– Вы же сразу начнете искать, из чьего тренировочный снаряд сделать. Так вот предупреждаю сразу – я свой щит поганить не дам! – разъяснила мне свою позицию сестра.

– Дерево какое-нибудь приспособим для начала, все одно по лесистой местности едем, – отмахнулась я.

– И нас найдут по зарубкам, оставленным на стволах! – засмеялась Герта. Мы тоже расхохотались.

– Да-а! – протянула я, вытирая набежавшие слезы. – Останется только подпись сделать 'здесь были мы' для завершения полной картины!

– Кажись, чего-то горит, – заметила Юозапа, потянув носом.

– Каша! – хором воскликнули мы с Гертой.

Старшая сестра, как ответственная сегодня по кухне усиленно принялась перемешивать готовящееся блюдо. В воздухе отчетливо поплыл аромат подгоревшего. Юозапа недовольно скривилась.

– Ну чего ты сквасилась? – обиделась Гертруда, заметив ее гримасу. – Мы все хороши, вместе проворонили, а не одна я! Ничего, сейчас сухой морковки кину, лучком приправлю, еще посолю и пойдет!

– Лука не надо! – запротестовала Юза. – Терпеть не могу, когда он недоваренный на зубах хрустит! Лучше просто посоли и хватит!

– Было бы сказано, – пожала плечами старшая сестра. – Тогда все готово, налетай!

Я достала из поясного кошеля ложку и подвинулась поближе к снятому с огня котелку. Гречиха разварилась в коричневое непонятное месиво, с загадочными комочками чего-то рыже-белого. От варева попахивало гарью, но меня это не остановило, потому что есть хотелось сильнее, нежели размышлять о съедобности кушанья. Я зачерпнула полную ложку и осторожно на нее подула. Аккуратно отправила в рот – язык тут же опалило. Я, стараясь остудить кашу, принялась со свистом втягивать воздух. Когда во рту перестало жечь, слегка пожевала и проглотила.

– Вкусно, – авторитетно заявила я сестрам. – Есть можно.

– А что это? – сморщилась Агнесс, недоверчиво разглядывая подозрительный белесый комочек на своей ложке.

– Не боись, это сало, – пояснила я, дуя на вторую порцию. – Ешь, давай, тебе сил надо теперь будет много. С завтрашнего дня тренировки начнем.

– А может, я не хочу, – недовольно и очень тихо прошептала она.

– Есть?

– Тренироваться! Вы все никак определиться не можете, что мне делать. Ставьте опыты на других, на мне не надо. У меня горло после ваших песен болит.

– Ну, потом у тебя не только горло, но еще и все остальное болеть будет, – обнадежила ее Герта. – Но хочешь – не хочешь, а придется.

– Агнесс, ну ты пойми, – сказала я, проглотив кашу. – Мы же для тебя стараемся, и ничего дурного тебе не желаем! Так у тебя больше шансов живой до сподвижников добраться.

– А я и так доеду, без ваших этих тренировок, – продолжила отпираться она, несмело подцепляя зубами мягкий комочек.

– Ты не забывай, что по дороге на нас нападение уже было. И мы так и не знаем, зачем и кто им был нужен. Просто так, знаешь ли, на боевых сестер не нападают! – напомнила я ей тот случай.

– Это давно было, – буркнула она, уже вовсю уплетая из котелка, и не обращая внимания на странный вид содержимого. – Может больше не будет.

– Будет – не будет! Только гадать не надо, – отрезала я. Мне уже до печенок надоели свои раздумья, о том, что может случиться и мозги набекрень свернулись оттого, что произошло; а теперь еще и Агнесс взялась предположения делать. Такие пустопорожние рассуждения мне давно оскомину набили и вызывали только раздражение. – Девочка, мы не в бирюльки играем, а странное, и может быть, опасное письмо везем. В дороге всякое случиться может. К тому же оставить тебя негде, чтобы самим без помех смотаться. Ты, похоже, являешься сейчас лакомым кусочком для инквизиции и просто так тебя отпустить – это отправить на верную смерть. Так что учти, дорога у тебя одна: либо к слушающим, либо в монастырь поближе к тетке. Я тебя не пугаю, просто прошу подумать, но на твоем бы месте я выбрала второй вариант. С утра мы или начинаем тренировки, или прощаемся, и ты можешь отправляться на все четыре стороны. А настоятельнице скажем, что ты сбежала, мы тебя, мол, поискали, поискали, но не нашли. Решили что ты сестра боевая, сама о себе позаботиться сможешь, и не переживали понапрасну. Про то, что ты ее племянница и знать, ничего не знаем. Ну, так что?

– Шантажистки, – угрюмо ответила она, на мою тираду, обреченно опустив голову.

– Есть малехо! – кивнула я с кривой улыбкой. – Определилась?

– Куда я от вас денусь, – вздохнула она тяжело.

– Ну и замечательно! – обняла за плечи сидевшая рядом с ней Гертруда, и потрясла ее как куль с мукой, улыбаясь во всю ширь. – Только давай без халтуры, и на полную силу?! Договорились?

Девочка кивнула. Старшая сестра, обрадованная согласием, хлопнула ее по плечу, отчего та упала навзничь. Мы снова расхохотались. Мир в четверке был налажен, даже Юозапа, похоже, оставила свое предвзятое отношение к благородному происхождению Агнесс, и довольно смеялась вместе со всеми. Девочка села, отряхнулась от приставших листьев, робко улыбнулась, но затем сама присоединилась к нам. На небольшой полянке стоял веселый гогот.

На следующий день после того, как между нами были восстановлены прежние хорошие отношения, мне показалось, что и день стал солнечнее и дорога ровнее начала стелиться под ноги коням. К полудню опять потеплело. Хорошо бы весь октябрь стоял таким же погожим, как и прошедшие дни, тогда оставшийся путь покажется более легким.

Я задрала голову вверх, откинувшись назад в седле. Небо, раскинувшееся над нами, такое невероятно голубое и высокое, такое бесконечное и чистое, без единого облачка… Ах, если бы можно было просто упасть на землю и смотреть, смотреть в него… Обожаю вот так куда-нибудь ехать, ни о чем не думать, и просто любоваться небом, горами, лугами – всей этой красотой. Я заметила, чем старше становлюсь, тем больше мне нравится природа и меньше люди. Наверное, правы отшельники, живущие в восточных горах, что природа – есть Бог, и когда ты с ней наедине – ты наедине с Господом. Потому что только Он мог создать такое великолепие, но только мы – люди – венец его творения, умудряемся все испакостить в угоду своим желаниям. Нет точно, вот закончится эта поездка, я на всю зиму уеду в дальнюю комендатерию, стану растрепанные мысли в порядок приводить. Последнее время в голове какой-то раздрай, сама не пойму что со мной происходит. Вроде все как обычно, а что-то гнетет, не дает покоя, и названия этому состоянию дать не могу. Возможно во мне что-нибудь не так. Как приеду обратно в орден, нужно будет сходить побеседовать с преподобным Винсентом. Он пресвитер прихода расположенного недалеко от нас, ветхий такой старичок, но бесконечно терпеливый и мудрый – священник по призванию, таких называют – от Бога. Души врачует лучше всех и советы дельные дает. Обязательно к нему загляну. Юзу что ли к нему стаскать? У нее тоже на сердце в последнее время неспокойно. Боюсь только, пошлет она меня, поскольку не любит, когда к ней лезут и советы дают. Это не я, готовая чуть ли не у всех подряд спрашивать что хорошо, а что плохо… Ладно, чего раньше времени мозги напрягать, дней еще впереди много, там видно будет. А может, сама в себе разберусь, длинный путь он к размышлениям и самокопанию очень даже располагает.