Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Протопав пару улиц, я свернула в проулок. Ну что ж, еще пара поворотов и мы почти на месте. О! Вон вывеска, кажись, добрались.

Я остановилась перед небольшой доской, на которой было изображено какое-то странное бело-черное нечто с кружкой в лапах, а ниже корявыми буквами красовалась название 'Пьяный барсук'. Это барсук?! Второй раз в жизни вижу такой рисунок, и второй раз сомневаюсь, что именно это животное хотел изобразить рисовальщик.

– Сестры, нам сюда, – указала я на неприметные ворота в заборе, что сразу начинался за зданием харчевни. – Только сходите кто-нибудь вовнутрь, свисните, чтобы открыли, – и увидев как Юозапа собралась возмутится, тут же попросила ее так, чтоб она не смогла отказаться: – Юзонька, дорогая, сходи, а?

В ответ на мою просьбу сестра недовольно фыркнула, но развернулась и, кинув поводья мне в руки, нырнула в добротную дверь харчевни, я же, подхватив брошенные концы, потянула коней к воротам. За мной последовали Гертруда и Агнесс. Перед ними мы простояли не больше пары минут, как их распахнул рябой парень в замурзанной котте и залатанных шоссах. Бросив взгляд на его ноги, я с удивлением на них обнаружила драные башмаки. Ничего себе! Это как же хорошо должны идти дела в этом заведении, если у него конюхи обувь носят?! Обычно прислуга вся ходит босая. Ну все, сейчас как заломят цену! (Котта – нечто среднее между курткой и рубашкой, может служить домашней одеждой. Шоссы – поверх брэ и рубашки надеты обтягивающие чулки из шерсти, льна или другой прочной ткани, подвязывающиеся к нижней рубашке.)

– Идите, – замахал нам рукой парень, держа створку ворот.

Я первая ввела внутрь лошадей, девочки за мной. Двор харчевни был небольшой, можно даже сказать маленький, вмещал в себя немного: лишь пару кособоких строений, да крытую поленницу вдоль свободной стены, полную свеженаколотых дров. Из задней двери вышла невысокая девушка, в длинном переднике, наверное, подавальщица или кухарка, и, уперев руки в боки, стала наблюдать за нашими действиями. Парень же закрыл ворота, заложив их изнутри приличным брусом, а затем направился к одной из сараюшек.

– Коников сюда поставить надоть, токма сами, а то вдруг че пропадеть, а на меня думать будетя. Да. – Он что блаженный?! Только этого не хватало!

Мы с Гертрудой переглянулись и принялись стаскивать полупустые сумки, складывая их прямо на землю, Агнесс посмотрела на нас и решила не отставать. А девушка все стояла и наблюдала за нами. Мы закончили разгружать коней, и, оставив Агнесс приглядывать за сумками, повели лошадей в конюшню. Придурковатый конюх двинулся за нами.

– Тапереча я сам, – заулыбался он, едва мы потянулись к подпругам. – Вот поставили, а тута я сам.

Мы, неуверенно кивнув, вышли. Тут наблюдавшая за нами девушка сказала:

– Пойдемте, можете не волноваться, Курт все прекрасно сделает, – заверила она нас, видя, как мы настороженно посматриваем на парня.

– Точно? – усомнилась Гертруда, с подозрением косясь на блаженного, шустро расседлывавшего лошадей.

– Можете не сомневаться, – мягко подтвердила она и, развернувшись, скрылась за дверью.

Мы подошли к Агнесс которая стояла рядом с приличной кучей наших вещей. Ой, я и не думала что у нас так много всяких пожитков!

– Ты куда нас приперла?! – тихо прошипела Гертруда, пока мы навьючивали на себя все сумки.

– Раньше его здесь не было, – так же тихо ответила я. – Почем я знаю, почему они этого слабоумного пригрели. Если что не так, шкуру мы с них всегда спустить сможем.

– Надеюсь, – выдохнула сестра.

Подобрав все баулы, мы втроем поднялись на крыльцо и, пройдя недлинный темный коридор, вошли в саму харчевню. Внутри она была чистенькая и опрятная: гладкие стены из аккуратно обструганных досок, в центре невысокого немного закопченного потолка подвешено колесо с оплавившимися свечами. Вдоль стен, торцами к ним стояли десяток недлинных выскобленных начисто столов, а напротив входной двери, прямо по проходу образованному столами располагался большой очаг. Однако! А у хозяина дела-то действительно пошли в гору!

– Эй, где все? – негромко позвала я, сваливая свои сумки на пол.

Хлопнула дверь, и откуда-то сверху спустился круглый невысокий плотный мужичок в белом кале и таком же белом переднике.

– День, добгрый, – програссировал он, забавно перекатывая звук 'р'. – А я как граз, показывал вашей дграгоценной сестгре комнаты, как только мы договогримся о сумме они ваши, – начало мне уже что-то не понравилось.

Тут появилась Юозапа. Только теперь я разглядела, что лестница тугой спиралью поднимающаяся наверх, хитро спрятана за небольшим выступом стены. Я вопросительно посмотрела на сестру, ну что, мол? Юза чуть кивнула, а потом медленно согнула раскрытую ладонь, соединив ее с большим пальцем, на нашем языке условных жестов это означало – нормально, но следует постараться уменьшить плату. Я прочистила горло.

– Хг-м! Ну что ж уважаемый, давайте попробуем договориться, – первой начала я. Раз уж эту харчевню привела, мне и торговаться.

– А что тут договагриваться! – всплеснул руками хозяин. – Вы я вижу, не пегрвый граз у меня останавливаетесь, лицо ваше мне тогда запомнилось, так что все как обычно!

– Как обычно – это сколько? – осторожно поинтересовалась я. Знаем мы такое 'как обычно' потом последние бре снимут!

– С вас всего лишь сегребгряник, и эти замечательные покои ваши, – торжественно объявил картавый хозяин, суетливо потирая руки о белоснежный передник.

– Сколько?! – мы с Юзой аж взвизгнули на два голоса.

– Побойся Бога, стяжательство это грех! – постерегла его я, и обратилась к Юозапе. – Сестра ответь мне, неужели у него наверху там все баразскими коврами выстелено? – начиналась наша обычная игра – 'додави жадного трактирщика'. Иногда мы с Юозапой такие показательные выступления устраивали! Просто загляденье! Здесь тоже должно прокатить, а нет, так пустим в ход доводы поубедительнее.

– Нет, сестра, – со скорбной миной ответила мне Юза.

– А может, у него пуховые перины по кроватям разложены?

– Нет, сестра, – печально вздохнула та.

– Или гости с золотых тарелок едят?

– И в этом я сомневаюсь, сестра, – с этими словами она сложила руки в молитвенном жесте, подняла очи к небу и хорошо поставленным голосом начала. – Requiem aeternam dona eis, Domine. In memoria aetema erit Justus. Quantus tremor est futurus, quando judex est venturus, cuncta stricte discussurus! Tuba mirum spargens sonum per sepulchra regionum…(Покой вечный даруй им, Господи. В память вечную воздается справедливо. Какой ужас настанет, когда явится Судья, бесстрастно каждого осудить! Трубы удивительный звук пронесется над кладбищенскими странами…)

– Что она делает?! – занервничал хозяин.

– Молитву читает, чтобы Господь простил тебе все грехи, когда ты предстанешь перед ним, – таким же заунывным голосом пояснила я. – Ведь тебе надлежит упокоиться с миром. Продолжай сестра.