Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

И Юза продолжила:

– Quidquid latet apparebit, nil inultum remanebit… (Все тайное станет явным, ничто не останется безнаказанным…)

– Так я ведь еще пожить собираюсь, – побледнел хозяин.

– А это только одному Богу ведомо, – пространно заметила я, поднимая глаза к потолку.

Хозяин потоптался на месте, скорбно повздыхал, слушая размеренно роняемые сестрой слова, и выдавил из себя:

– Пол сегребгряника с четвегртиной, и две комнаты ваши.

– Пол серебряника, и две комнаты и бочки с горячей водой в счет, – выдвинула я свое контр предложение.

– Это ггабеж! – чуть не подпрыгнул он.

– Грабеж – это то, что ты предложил, – подала голос Гертруда. – Соглашайся на то, что дают, а то у тебя конюх блаженный, вдруг он нам лошадей попортит. Что тогда?

– Кугрт, он хоть и дуграк, а лошадей еще ни гразу не обидел, – отмахнулся от ее слов хозяин. – Пол сегребгряника с четвегртиной!

– Продолжай сестра, – выдохнула я скорбно. – Похоже, мы не договоримся. А тебе старшая сестра все же придется идти за секирой. Сознаю теперь, что ты была права, и я ошиблась в добропорядочности хозяина здешнего заведения. Придется все-таки наставлять его на путь истинный.

Гертруда демонстративно потянулась за оружием. Едва мужичок увидал этакую махину в ее руках, то судорожно сглотнул, покрылся обильным потом, а затем простонал:

– Шут с вами, пол сегребгряника…

Вот! Я же говорила, что если не помогут наши доводы, то аргументы Герты подействуют наверняка. Хотя большинство все же ломалось на 'кладбищенских странах'.

Подхватив свои сумки, мы принялись подниматься наверх. Узкая и крутая лестница привела нас в небольшой коридор, из которого выходило четыре двери. Юозапа протиснулась вперед, и, хлопнув по одной из них, что это тоже наша, распахнула другую. Расселяться стали как обычно, ну если бы была Бернадетта, то как обычно, а так я с Гертрудой, а Юза с Агнесс. Снятые нами комнаты были небольшие, но опрятненькие, как и вся харчевня. Кровати уже стояли заправленные с чистым бельем, на высоком табурете таз и большой глиняный кувшин в нем, за ширмой ночной горшок с плотной крышкой. Ну, надо же! Вот это обслуживание! В прошлый раз, когда я здесь жила, то это была довольно средняя забегаловка, а не приличная гостиница. Я опустила свои пожитки в сторонке от двери и по привычке принялась проверять: насколько легко распахиваются окна, и можно ли заложить их с нашей стороны. Потом открыла и закрыла дверь, вроде не скрипит. А то в жизни по-всякому случается, иной раз так припечет, что не знаешь, куда бежать.

К нам заглянула знакомая девушка и поинтересовалась, не надо ли чего. Гертруда принялась уточнять, когда можно будет помыться. Мы в дороге вроде всего чуть-чуть, дней семь не больше, но лошадьми от нас уже разило изрядно, да и к тому же едкий запах вощеной кожи и металла от доспехов не добавлял воздуху свежести. В небольшом помещении это чувствовалось особенно сильно. Я в принципе не ханжа, но если есть возможность сполоснуться, то я предпочитаю это делать до появления устойчивого амбре от тела, нежели после.

– А что за парень у вас на конюшне служит? – принялась я выспрашивать у девушки, когда старшая сестра узнала все, что хотела. Этот блаженный внушал мне смутные опасения, и лучше уж уточнить возможность опасности заранее, чем потом расхлебывать пущенное на самотек.

Она, похоже, была не прочь поболтать, поэтому прислонилась к косяку двери, и, сложив руки на груди, начала рассказывать:

– Курт, он сын отцовской родной сестры, с детства был слаб на голову. Когда тетка померла, то отписала все свое имущество отцу, с условием что он будет заботиться о нем. Не бросать же родную кровь! Вот он и живет теперь у нас.

– Надо же, – покивала я, участливо. – А лошадей он хорошо обиходит?

– Ой, да вы не сомневайтесь! – махнула она ладошкой и задорно улыбнулась. – Курт только с ними общий язык и находит! Кони ваши будут и вычищены и накормлены, ей-ей правда!

– Это хорошо, – выразила я наше с Гертой общее мнение. А то действительно, Бог его знает! – Значит, вы харчевню заново отстроили? А то когда я здесь была, она похуже стояла.

– Отстроили, – подтвердила девушка. – Это все тому года два назад случилось. Отец, как только деньги получил, так решил, что нечего здесь всяким сомнительным личностям есть да пить, а надо, чтобы приличный люд шел. Вот сегодня вечером и посмотрите. Это сейчас никого нет, а вот часа через два подходить начнут, но люди все порядочные, побогаче чем прежде.

– Ясненько. А комнаты у вас часто снимают? Ваш отец такую нам цену заломил, что едва с ним сторговались.

– А сколько он с вас спросил? – уточнила она.

– Договорились за пол серебряника.

– Обычная цена, с ним обычно на столько все и сторговываются.

Вот шельмец! Еще комедию ломал, что мы ему руки выкручиваем! Оказывается у него это обычная уступка. А нам весь вечер придется терпеть гундеж Юозапы, что мы богохульствовали, и молитву не к тому делу приставили. И хоть каждый раз таким способом сторговываемся, причем с ее же одобрения, нотацию потом она нам читает обязательно.

– Зачем же он сначала такие суммы называет? – спросила у нее Гертруда, аккуратно складывая снятую рясу на кровати.

– Дак ведь есть такие, что и не торгуются, – пояснила та. – А другие если цену меньше услышат, так вообще нос воротят. Нам марку держать надо.

– Угу, – согласилась я с ней. Вроде все, что хотела узнать, узнала и можно перестать беспокоиться.

– Раз вы такие солидные, чего ж вы хозяев заставляете самих лошадей в конюшни вести? – подметила еще одно несоответствие старшая сестра.

– Люди ведь всякие бывают, – вздохнула девушка. – Комнаты то у нас снимают не часто, больше ходят поесть да поговорить, но все же бывают постояльцы. Увидят что Курт немножко того, и начинают крутить, что мол, из сумки у него пропало или еще какая-нибудь оказия. Отец и наказал ему: чтобы сам сумок не снимал, чужого руками не трогал. В общем, повода давать не велел.

'Марта!' – закричал снизу хозяин. Хотя в его исполнении это звучало как – Магрта: 'Где тебя Искуситель носит?!'.

– Ой ладно, побежала, а то меня отец зовет, – девушка выпрямилась и мазнув подолом котарди по полу проворно спустилась по лестнице.

Я затворила за ней дверь и принялась раздеваться.

Часа через два, после того как привели себя в порядок, мы сидели внизу, ужинали, а заодно еще и решали, как поступить дальше. Я предлагала сестрам несмотря уже на довольно позднее для торговли время, закупить овес и требуемые товары, а завтра с самого утра продолжить путь. Не то чтобы я стремилась как можно лучше исполнить поручение настоятельницы, просто мне хотелось поскорее сбыть письмо с рук. К тому же, его сведения действительно могут сильно устареть к тому времени, как мы доставим его адресату. И если получится, что мы привезли его слишком поздно, то мне как главной в четверке не просто влетит от матери, а достанется так, что шкура клоками полезет. Из-за таких перспектив я готова была торопить сестер изо всех сил. Вот только девочки не очень-то рвались в дорогу, они хотели немного отдохнуть от походной жизни. В этом я их тоже понимала, и даже в какой-то мере желала бы поддержать, но приказ – есть приказ, никуда нам от него не деться. Вдобавок неизвестно к чему может привести промедление.