Георгий Катков - Февральская революция

По характеру деятельности общественных организаций, они имели непосредственный доступ к главнокомандующим, но отношение к ним генералов было зыбко. Общественные организации добились больших успехов в организации ухода за ранеными, помогали в эвакуации бежен­цев, ускорили снабжение. Они всегда готовы были поддержать требования военных, если в этих требованиях отказывало правительство, просто ради поддержания тактики оппозиции. Они всеми силами старались заручиться поддержкой военного командования, чтобы получить признание в качест­ве независимой экономической и политической силы. И наконец, кое-кто рассчитывал на поддержку армии в государственном перевороте, планы которого вынашивались Гучковым, кн. Львовым и другими.

Но и для взаимной настороженности тоже были основательные при­чины. Военные лучше кого бы то ни было знали, что общественные организации и правительство дополняют друг друга и что они не могут друг друга заменить. Ясно было, что патриотические по видимости побуж­дения либеральных лидеров сводятся на нет соображениями политики и честолюбия, что их вклад в военные усилия в значительной мере рассматривается ими как средство добиться желанных политических уступок. С точки зрения генералов, настоящей необходимости в проведе­нии конституционной реформы во время войны не было, если только для умиротворения либералов. И им, очевидно, не нравилось, что заго­ворщики повторно и настойчиво пытаются заручиться их поддержкой в своих затеях. Но армия так зависела от работы Гучкова, Львова и других, что генералы, хоть и отказывались принять участие в заговорах, все-таки не доносили ни царю, ни охранке, хотя долг требовал от них именно этого.

Излюбленным методом Гучкова в распускании слухов и вовлечении влиятельных лиц в его замыслы было распространение напечатанного на машинке или мимеографированного материала, воспроизводящего частную переписку. Еще в 1912 году в правительственных кругах считали, что именно он пустил в ход мимеографированные копии писем, написанных несколько лет тому назад царицей и ее детьми Распутину; это был сильный, можно сказать, вероломный, удар по престижу монархии.36

В сентябре 1915 года Гучков воспользовался тем же самым приемом, взявшись распространять от имени общественных организаций нецензурованные думские речи. А через год, в августе 1916-го, начал широкую кампанию, основываясь на одном из собственных своих писем. В этом письме, адресованном генералу Алексееву, Гучков яростно нападал на тогдашнего товарища военного министра, Беляева, и на правительство вообще. Еще до того, как письмо попало в руки публики, ему приписы­валось значение документа государственной важности, составленного представителем московских либеральных кругов для передачи кому-то в Ставке, возможно самому государю. Охранка подхватила слух об этом документе фактически до того, как он стал ходить по рукам. К концу сентября копии письма Гучкова Алексееву появились в самых разных кругах, и разговоры о нем начали ходить открыто.

Письмо длинное и запутанное; оно начинается с порицания способа, которым военный министр управился с заказом на английские винтовки. Доводы Гучкова неубедительны,37 но нападки на военного министра – лишь введение к гневной филиппике, которой письмо заканчивается.38 Гучков писал:

Чувствуете ли Вы, в далеком Могилеве, то же, что чувствуем здесь мы - мы, которые ежедневно и даже ежечасно находимся в контакте с (военным) департаментом и со всеми другими правительственными органами?

Ведь в тылу идет полный развал, ведь власть гниет на корню. Ведь, как ни хорошо теперь на фронте, но гниющий тыл грозит еще раз, как было год тому назад, затянуть и Ваш доблестный фронт и Вашу талантливую стратегию, да и всю страну, в то невылазное болото, из которого мы когда-то выкарабкались со смертельной опасностью. Ведь нельзя же ожидать исправных путей сообщения в заведывании г. Трепова, — хорошей работы нашей промышленности на попечении кн. Шаховского, — про­цветания нашего сельского хозяйства и правильной постановки продовольственного дела в руках гр. Бобринского. А если Вы подумаете, что вся власть возглавляется г. Штюрмером, у кото­рого (и в армии и в народе) прочная репутация если не готового предателя, то готового предать, — что в руках этого человека ход дипломатических сношений в настоящем и исход мирных переговоров в будущем, - а, следовательно, и вся наша будущ­ность, — то Вы поймете, Михаил Васильевич, какая смертельная тревога за судьбу нашей родины охватила и общественную мысль и народные настроения.

Мы в тылу бессильны, или почти бессильны, бороться с этим злом. Наши способы борьбы обоюдоостры и, при повышенном настроении народных масс, особенно рабочих масс, могут по­служить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализировать. Я уже не говорю, что нас ждет после войны - надвигается потоп, - и жалкая, дрянная, слякотная власть готовится встретить этот катаклизм мерами, которыми ограждают себя от проливного дождя: надевают калоши и открывают зонтик.

Можете ли Вы что-нибудь сделать? Не знаю. Но будьте уве­рены, что наша отвратительная политика (включая нашу отвратительную дипломатию) грозит пресечь линии Вашей хорошей стратегии в настоящем, и окончательно исказить ее плоды в будущем. История, и в частности наша отечественная, знает тому немало грозных примеров. Простите мне это письмо и не обижайтесь на мою горячность. Никогда, как в этот роковой час, я не был так уверен, что обеспокоенность общественности, распространяющаяся на всех нас, хорошо обоснована.

Храни Вас Господь.

Когда обличения Гучкова достигли тех, кому были адресованы, в правительстве вспыхнули испуг и негодование.

Министр торговли и промышленности князь Шаховской говорит в своих воспоминаниях, что в сентябре 1916 года им были получены копии двух писем Гучкова Алексееву.39 Ввиду того, что в этих письмах содер­жались непосредственные нападки на него самого, он, через посредство Вырубовой, попросил аудиенции у государыни и 20 сентября был милостиво принят. Излив государыне душу, он сказал, что считает своим нижайшим долгом предостеречь государя, ибо у него есть серьез­ные сомнения в преданности генерала Алексеева. Шаховской был уверен, что Гучков действует заодно с председателем Думы Родзянко и бывшим военным министром Поливановым. Он передал государыне для препровождения царю копию одного из двух писем (в 1952 году он все еще имел в своем распоряжении это письмо). Царица уже раньше слышала о письмах и рада была получить доказательство этой последней интриги ее заклятого врага Гучкова. Она немедленно написала государю: