Георгий Катков - Февральская революция

На самом деле Милюков не получал и не мог получить от находившихся в Петрограде союзных дипломатов никаких сведений о воображаемых переговорах относительно сепаратного мира. Он и сам признается, что впервые услышал эту сплетню летом 1916 года в Лозанне,

где у меня были кое-какие связи со старой русской эмиграцией. В этой среде все были уверены, что русское правительство сносится с Германией через своих специальных агентов. На меня посыпался целый букет фактов - достоверных, сомнительных и неправдоподобных: рассортировать их было нелегко.55

Милюков, по-видимому, не прилагал особых усилий, чтобы "рассорти­ровать" информацию, происхождение которой было, безусловно, туманно. Однако его по-прежнему интересовали обрывки сведений, при помощи которых можно было обвинить Штюрмера и, следовательно, косвенно - царскую семью. В показаниях Муравьевской комиссии он напомнил, что пока Штюрмер был все еще у власти, ему - Милюкову - попалась статья в американском журнале о предложениях заключить мир, внесенных Германией России, с портретами Ягова и Штюрмера бок о бок.56 Милю­ков - полагавший, что условия мира, предложенные, согласно "Вегпег Tagwacht", Штюрмеру, "достаточно правдоподобны", - признавал, что ни в момент выступления, ни впоследствии, будучи министром иностран­ных дел Временного правительства, он не справлялся ни об источнике, из которого поступали опубликованные газетой сведения, ни о достоверности самих этих сведений.

Сделай он это, ему бы открылось наличие тесной связи между "Вегпег Tagwacht" и теми слухами, что дошли до него летом в Швейцарии. Сооб­щения о переговорах между русским правительством и немцами стали появляться в "Вегпег Tagwacht" в сентябре 1916 года. В течение пример­но двух недель газета давала все новые и новые подробности. И когда другая бернская газета, "Вегпег Tagblatt", подвергла весь этот материал сомнению, последовал ответ "Вегпег Tagwacht" - сведения вполне надежны, но назвать их источник газета не может по соображениям безопасности. Утверждалось также, что источников два и они независимы, один - стокгольмского происхождения. Когда неповоротливое русское дипломатическое представительство в Швейцарии наконец-то удосужилось представить опровержение, это только дало "Вегпег Tagwacht" повод поиздеваться над якобы имевшим место замешательством русских. Слухи замерли на страницах "Вегпег Tagwacht" так же неожиданно, как и возникли. К концу сентября о них уже даже не упоминали.

В этой связи следует вспомнить, что "Вегпег Tagwacht" издавалась Робертом Гриммом, который в 1912 году стал, в качестве главного издателя, преемником известного Карла Моора,57 швейцарского социал-демократического политического деятеля немецкого происхождения, который в течение многих лет осведомлял как германский, так и австрийский генеральные штабы о социалистах-эмигрантах разных национальностей, проживающих в Швейцарии. В 1916 году Гримм, по-видимому, непосредственно не состоял на службе у немцев, хотя через посредство других швейцарских социалистов, включая министра ино­странных дел Гофмана, несомненно поддерживал связи с германским посольством. По первоначальному плану именно Гримм должен был сопровождать первый "пломбированный поезд", в котором Ленин ехал через Германию, и лишь позднее его заменили Платтеном. Равным образом, именно Гримм летом 1917 года отправился по приказанию Гофмана в Россию, чтобы прозондировать почву для заключения сепаратного мира. Его связь с немцами была раскрыта, и Временное правительство выслало его через шведскую границу.58

Именно на этом человеке лежит ответственность за распростране­ние в сентябре 1916 года слухов о русско-германских переговорах. Он, возможно, и сам им верил, ибо весьма вероятно, что передал ему их сотрудник "Вегпег Tagwacht", подписывавший свои статьи "К. R." или "Парабеллум", а был это не кто иной, как Карл Радек. Можно предположить, что Радек был в то время тесно связан в Стокгольме с Фюрстенбергом-Ганецким. Через год, как мы знаем, они жили на одной вилле. Условия сепаратного мира, которые германское правительство якобы предложило России, совпадают с теми, которые, по его утверж­дению, Колышко передал Штюрмеру.59 Не следует удивляться, что авантюристические проекты Колышко через Фюрстенберга-Ганецкого и Радека попали в руки редактора "Вегпег Tagwacht": Колышко и его деятельность были хорошо известны наставнику и покровителю Фюрстенберга-Ганецкого - Гельфанду-Парвусу. Таким образом круг замкнулся: Милюков, который думал разоблачить предательские козни Штюрмера, сам попался в немецкие сети, расставленные с помощью Радека и Гримма.

Тут уместно вспомнить, какую реакцию слухи о сепаратном мире вызвали у Ленина. В декабре 1916 года он написал об этом статью, которая была опубликована в его газете "Социал-Демократ" 31 января 1917 года. В этой статье Ленин утверждает, что "совсем недавние" пере­говоры о сепаратном мире - факт, хотя замена Штюрмера Треповым (в середине ноября 1916 года) и признание союзниками притязаний России на Константинополь, очевидно, указывают на то, что окончательными они не были. Не довольствуясь сказанным, Ленин плетет фантасти­ческую теорию, согласно которой царскому правительству помешали заключить формальный сепаратный мир с Германией, опасаясь, что это может привести к образованию правительства в составе Милюкова и Гучкова, или даже - Милюкова и Керенского! Ленин считал вероятным заключение тайного, неформального мира с Германией, то есть со­глашения в ближайший срок прекратить военные действия, а затем объединиться на мирной конференции, с тем чтобы создать русско-германский союз против Англии. Ленин хорошо понимал, что проверить его построение невозможно, "но во всяком случае, - утверждал он, - оно в тысячу раз больше содержит в себе правды, характеристики того, что есть, чем бесконечные добренькие фразы о мире между теперешними и вообще между буржуазными правительствами на основе отрицания аннексий и т.п.".60

У Ленина этот идеологический бред неудивителен. У Милюкова он был, вероятно, результатом внезапного помрачения, которое можно объяснить напряженностью момента, но простить - нельзя.

Уже после революции, возвращаясь к знаменитой речи, Милюков утверждал, что, по его мнению, ответить скорее следовало — "глупость", а не "измена". Очевидно, у Милюкова под рукой не было текста речи, когда он писал это. Иначе легко убедиться, что по крайней мере в одном из пассажей он говорил, что оплошности правительства вряд ли можно объяснить одной глупостью. Более того, Милюков бесспорно хорошо видел, какой взрывчатой силой отзывается слово "измена", когда в измене обвиняют правительство, это ясно из его суждений на неофициальных партийных совещаниях. И значит, сделав его рефреном своей речи, Милюков стремился подбавить пороху в парламентские методы борьбы, которые он защищал и которые осуждали его более радикальные последователи.