Георгий Катков - Февральская революция

Однако, главная ударная сила была не в повторении самого слова "измена", а в том, что оно стояло в непосредственной близости с именем царицы. Милюков подчеркивал, что при сложившихся обстоятельствах не приходится удивляться тому, что противник находит ободрение в слухах о пронемецкой партии, "которая, как говорят, сплотилась вокруг молодой императрицы". Последнюю фразу Милюков привел по-немецки, сославшись на австрийскую газету "Neue Freie Presse". По уставу Думы, с думской кафедры нельзя было говорить ни на каком другом языке, кроме русского, и председателю следовало немедленно остановить оратора. Но в возбуждении момента Барун-Секрет этого не сделал, почему и лишился поста товарища председателя.

Употребив немецкую речь, Милюков ловко подчеркнул направленный в сторону императрицы намек, задавая тем самым тон последующим заседаниям Думы. Разделаться с отдельными министрами после этого уже ничего не стоило. Вольностью Милюкова воспользовались не только либеральные депутаты, но и консерваторы, и даже крайний реакционер Пуришкевич. Правительство попыталось отразить удар и потребовало у председателя неправленную стенографическую запись милюковской речи, чтобы начать дело против автора, но Родзянко эту просьбу отклонил. Но если правительство получило исправленный вариант речи, то по стране она разошлась в тысячах копий, содержащих антипра­вительственные выпады, а иногда и с неизвестно откуда взявшимися добавлениями.61

§ 7. Убийство Распутина.

Штурмовой сигнал Милюкова дал новый импульс усилиям либералов вырвать у царя реформы. Измена, тайные приготовления к сепарат­ному миру, поддержка, которую сама императрица оказывает "темным силам", - все эти обвинения были подхвачены и громко обсуждались не только политическими деятелями, но всей страной, и даже армией. Эта всеобщая убежденность создала своего рода национальное единство, одно и то же чувство охватило как членов царствующего дома, так и либералов. Для слухов и обвинений фактических данных не было, но их однородность и всепроникающая настойчивость дают основания предполагать существование какого-то одного источника, достаточно авторитетного, чтобы внушать доверие как великосветским, так и либеральным думским кругам.

При последующих поисках этого источника внимание тех, кто защи­щал память убитой царской семьи, естественно сосредотачивалось на политиканствующих клеветниках. Так, С.С. Ольденбург, сдержанный и добросовестный историк царствования Николая П, прямо обвиняет Гучкова.62 И Гучков, конечно, приложил все усилия к распространению слухов. Это, однако, не доказывает, что он был их первоисточником; для этого ему недоставало нужного авторитета, кроме того, и это очень важно, все знали, что он личный враг царя и царицы. Более умеренные и хорошо информированные исследователи предполагали, что за всеми этими слухами стоит некая сплоченная организация заговорщиков, вроде масонской. По нашему мнению, более отчетливое понимание может дать анализ событий, предшествовавших убийству Распутина.

Инициатором заговора был молодой князь Феликс Юсупов, наследник самого большого частного состояния России и муж любимой племянницы государя, Ирины, дочери сестры государя, великой княгини Ксении. Юсупов сам описал мотивы своего решения и драматические обстоятель­ства, заставившие его стать убийцей.63 По его словам, он внимательно следил за дебатами, которые разворачивались на ноябрьских заседаниях Думы, а там, более или менее прямо, говорили о государственной измене, особенно сильное впечатление произвела на него речь правого депутата Пуришкевича, который, вслед за Милюковым, объявил существующий режим орудием "темных сил". Юсупов жил тогда в Петрограде один, готовясь к экзамену в Пажеском корпусе и отправке на фронт. Связи Феликса Юсупова были безграничны. Практически в России не было семьи, не было человека, к которому он не мог бы обратиться с личной просьбой, в особенно близких отношениях он был с семьей Родзянко, жена которого дружила с его матерью, Зинаидой Юсуповой.

Может быть Феликс Юсупов и верил - и безусловно хотел заставить поверить нас, - что решение убить Распутина, который, он знал это, был дорог императрице, диктовалось соображениями политики и общим убеждением, что влияние Распутина - пагубно. Но почему, все-таки, именно он решил стать вершителем правосудия, почему взял на себя роль палача, - этого кн. Юсупов не объясняет. Ведь не одно распутинское влияние было пагубно, были и другие, по меньшей мере столь же па­губные, как и влияние Распутина. Решение Юсупова можно было бы понять, если бы он был убежденным террористом. Но террористом он не был. Он придавал своим действиям мистическое, почти ритуальное значение: он устранял не дурного советчика, а существо особой породы, наделенное сверхъестественной силой, существо, которому равных он раньше никогда не встречал. Уничтожение подобного чудовища казалось задачей, достойной имени Юсупова.

Небезынтересно остановиться на том, как вся эта мистика овладела воображением Юсупова. Мы знаем из его собственного повествования, что наибольшее влияние имела на него мать. Мало того, в критические летние месяцы 1916 года именно мать внушала ему в письмах мысль, что существует связь между Распутиным и какими-то оккультными немецкими влияниями. Она поощряла его распространять эту идею и внушить ее Родзянко. Когда молодой князь сообщил матери, что "Медведев (т.е. Родзянко) не отдает себе отчета в том, насколько Г. (Распутин) всесилен, не верит в гипноз и считает все это результатом порока" и т.д., княгиня ответила: "Скажи дяде Мише (снова Родзянко), что ничего нельзя сделать до тех пор, пока "книга" (еще одно обозначение Распутина) не будет уничтожена и Валиде64 укрощена. Он должен был потребовать высылки "книги" из столицы. Это необходимо. Однако Медведев не понимает..."65

Родзянко, возможно, смотрел на все это скептически, но для ши­рокой публики, и даже для многих великих князей, мнение княгини Юсуповой было чрезвычайно авторитетным: если княгиня, которая так близка к царской семье, верит обвинениям в измене и считает необходи­мым принять срочные меры к устранению императрицы, то значит - так думали люди - что-то за этим кроется.

Никто не спрашивал, откуда княгиня узнала о прогерманских симпа­тиях императрицы. Теперь абсолютно ясно, что кн. Юсупова, с 1915 года жившая в Крыму, никаких прямых сведений об этом не имела. Можно задать себе вопрос - как пришла ей в голову мысль о "темных силах"?

На этот вопрос, может быть не желая того, ответил Феликс Юсупов. В своих воспоминаниях он подробно описывает то время (1915 год), когда его отец был московским генерал-губернатором.66