Олег Жиганков - Римский Лабиринт

У Анны ёкнуло сердце.

— Если б я тогда знал, как моя лекция отзовётся, то, наверное, рассказал им о чём-то ещё, все бы похлопали и поспешили к фуршету. Зачем мне всё это было надо?

Анна слышала в его голосе боль, но не была уверена, что его покаяние такое уж искреннее.

— Но всё же, — посмотрела она на него с любопытством, — о чём ты говорил?

— Я высказал некоторые предположения относительно геометрических форм, представленных подземными коридорами, — уклончиво ответил он.

— И из-за этого расторглась помолвка? — недоверчиво спросила Анна.

— Это долго объяснять, — уклончиво отозвался профессор. — Давай поговорим об этом в другой раз.

Анна вынуждена была согласиться…

— Неужели все эти люди идут в Ватикан? — поинтересовалась она, когда они вливались в широкий, медленно текущий в одном направлении поток людей.

— Все туда, — кивнул Адриан. — Очередь часа на два. Хорошо, что нам не надо ждать — у меня есть пропуска.

Они шли не спеша, но всё равно гораздо быстрее, чем поток людей, заполняющий широкий тротуар почти до самого края. С левой стороны над ними нависала высокая крепостная стена города-государства, а с правой навстречу им двигался поток машин и скутеров. Многие из проезжающих махали туристам и паломникам, и те махали и улыбались в ответ. Анне вспомнилось, как в детстве её вместе с классом чуть ли не всей школой организованно водили на Красную площадь, в мавзолей Ленина. День был весенний, но пасмурный и холодный, и Аня сильно продрогла за два с половиной часа стояния в растянувшейся далеко за пределы Красной площади очереди. Бегать и играть не разрешалось, даже смеяться и говорить громко было нельзя — преподаватели стояли на страже. Анна должна была признать, что в Риме всё было организовано куда лучше, чем в Москве. К тому же здесь было тепло, даже жарко, и было на что посмотреть — никакого сравнения с серым трупом вождя пролетарской революции.

Анна поделилась с Адрианом своими воспоминаниями. К её удивлению, он отнёсся к ним с большим интересом и серьёзностью.

— Видишь ли, Анна. Москва некогда заявила о себе как о Третьем Риме. И поэтому неудивительно, что даже большевики построили в самом центре своей столицы традиционную египетскую гробницу и сделали её центром своего гуманистического культа. Мы сейчас направляемся в Ватикан, но знаешь ли ты, что находится в центре его притяжения, в самом сердце культа? Всё тот же древнеегипетский символизм и поклонение почившему вождю — апостолу Петру, захороненному, по преданию, под собором Святого Петра. Его-то все и спешат видеть.

— Ты не очень лестно отзываешься о Католической церкви, — заметила Анна. — Это, признаться, несколько странно для человека, в жилах которого течёт кровь бесчисленных поколений римских католиков.

— А разве в Советском Союзе все лестно отзывались о режиме? — вопросом на вопрос ответил Адриан.

— Были, конечно же, диссиденты, — согласилась Анна и сразу же вспомнила о Толяне и тёте Майе, в жилах которых текла кровь потомственных коммунистов.

— И что они говорили?

— Они говорили, — припомнила Анна, — что это — тоталитарный режим, культ, основанный на лжи и сто раз успевший отойти от своей изначальной платформы. И много чего ещё в этом роде.

— И как ты считаешь, были они при этом правы?

— Безусловно, — согласилась Анна. — Диссиденты в основном были людьми честными. Не все, конечно. Но они готовы были чем-то пожертвовать ради своей Родины, в то время как коммунисты — тоже не все, конечно, но очень многие — давно уже ничем не жертвовали, они только брали… Но я и не ставила под сомнение твой патриотизм, Адриан! — рассмеялась Анна, видя, как серьёзно он воспринимает всё сказанное ею.

— Патриотизм? — Адриан нервно улыбнулся. — Нет. Патриотизм, диссидентство — это для тех, кто против чего-то протестует, за что-то борется, чего-то добивается. Я же просто живу, существую.

— Ну да, настоящий диссидент, — утвердительно кивнула Анна. — Только в изгнании. В эмиграции. В своём родном городе.

Адриан посмотрел на неё внимательно. Да, именно так он себя, наверное, и чувствовал. Живя в своём городе, но не мог прикоснуться к нему, не мог утешиться им, потому что он, Адриан, был отвержен этим городом, изгнан, если не за его географические пределы, то, конечно же, далеко за пределы интересов Рима и его жителей. Он жил в муравейнике и при этом был страшно одинок. Пока не появилась она.

— А скажи мне, Адриан, — попросила Анна, — что значит для тебя религия?

Вопрос застал его врасплох. Он задумался на минуту.

— Это психологический феномен, который люди с давних пор обнаружили и до сих пор не перестали эксплуатировать. Способ порабощения — через вероучение, через обряд, через традицию, наконец, через угрозы и силу, полицию, инквизицию — какая разница?

— Способ порабощения, — задумчиво проговорила Анна.

— Вся история человечества, цивилизации — это история организованной религии и организованного порабощения, — кивнул Адриан. — По крайней мере, записанная, документированная история, начиная со времён Нимрода.

— Нимрод? — неуверенно повторила Анна. — Тот, который кого-то там убил? Льва, кажется.

— Быка, — поправил её Адриан. — Это легко запомнить — надо только подумать о корриде. Коррида изначально проводилась в память о том, что Нимрод пошёл когда-то с голыми руками на быка и убил его, присвоив себе его силу. Согласно легенде, он был первым месопотамским царём, построившим Вавилон, Эрех, Аккад и Ниневию, первым известным на земле правителем. В его правление и особенно в правление его жены Семирамиды впервые появилась возможность строительства грандиозных, помпезных построек. И возведены они были, конечно же, с одной целью — прославить, обессмертить имена Нимрода и Семирамиды и обеспечить династическое преемство их потомкам. И с тех пор культ живёт своей собственной жизнью. Возьми, к примеру, пирамиды. Это самые древние известные постройки. И вдруг — пирамида на Красной площади! Теперь скажи мне, что сделали с Лениным, когда он умер? Не боготворили ли его коммунисты? Не мумифицировали ли по старой египетской технологии? Кстати, откуда им было её знать? Но они знали… Не поклонялись ли ему? То же самое они сделали тогда ещё с Нимродом — объявили его после смерти богом Солнца, дающим жизнь всему.

— И всё-таки я не понимаю, каким образом этот Нимрод, или культ Нимрода, оказался таким жизнеспособным? — призналась Анна. — Ведь Ленин продержался всего семьдесят лет. А культу Нимрода, как я понимаю, уже тысячи лет.

Ей было на самом деле интересно. «Во всём мне хочется дойти до самой сути», — вспомнилась ей строчка из Пастернака.

— У Ленина не было харизматичной жены-красавицы, — отозвался Адриан. — Древняя религия — это не просто религия или верование, но мистерия. Сила её, с одной стороны, в извечном человеческом стремлении к продолжению рода, к сексу, любви и, с другой стороны, в страхе перед небытием, то есть смертью. Это, если хочешь знать, и есть те религиозные струны в душе людей, на которых неплохо научились играть жрецы разных культов. Древняя религия Нимрода эти струны не просто учитывает — она на них рассчитана. Наряду с мужским персонажем, который на земле обладал сексуальной энергией быка, а преобразившись в солнце, сделался самим олицетворением мужского начала, в этом культе есть и женское начало — Семирамида. В этом-то и притягательность культа — в его разнополой напряжённости, его эротической стороне.