Магомет Мамакаев - Зелимхан

Вопрос этот уже давно мучил харачоевца. К тому же силы медленно, но верно покидали его. Он тяжело болел, старые раны все чаще давали себя знать, а тут еще прибавились мучительные боли в суставах.

Сейчас, слушая цокот копыт своего коня, Зелимхан мечтал взять пастуший посох вместо винтовки и спокойно походить за медлительной отарой. «Там, на стойбище, увижу Зоку и Аюба, узнаю, что они сделали к курбан-байраму», — думал он, подъезжая к речке Шалажи.

У самого брода на перекладинах старой арбы сидел крестьянин, обхватив руками голову.

— Да будет добрым твой день, — приветствовал его Зелимхан.

— Да полюбит тебя бог, — встал тот, тревожно поглядывая по сторонам.

— Чем могу помочь? Что-то случилось? — поинтересовался харачоевец.

— Да вот ехал с похорон, — объяснил крестьянин. — Встретил меня здесь харачоевский Зелимхан, отобрал волов и ушел, — он недоуменно развел руками.

— Что!? Харачоевский Зелимхан? — изумился абрек.

— Да, он, — крестьянин растерянно смотрел на незнакомого всадника. — Это-то и обидно, что Зелимхан. Простые люди так любят его.

— Куда он ушел? — спросил абрек, поднимая коня на дыбы.

— Вон туда, — показал крестьянин на дорогу, ведущую в Рошничу.

— Жди меня здесь! — крикнул харачоевец, пуская коня вскачь. За мостом через Мартанку Зелимхан нагнал всадника с берданкой, гнавшего двух волов.

— Стой! — грозно приказал абрек. — Ты кто такой? Зачем обидел человека? — и он схватил за узду его коня.

— Не подходи ко мне! — заорал тот, поднимая ружье. — Я абрек Зелимхан.

— Кто? Кто, ты сказал? — не поверил своим ушам харачоевец и даже расхохотался при виде долговязой фигуры своего двойника.

— Говорю же, я Зелимхан из Харачоя, — повторил растерявшийся вор.

— Опусти ружье, подлец... — тихо сказал харачоевец и замахнулся плеткой. — Я — абрек Зелимхан! А ты откуда такой взялся? Говори!

Поняв, в какое опасное положение он попал, вор опустил берданку, лихорадочно соображая, как бы ему благополучно унести ноги.

— Говори, самозванец, откуда ты взялся? — потребовал Зелимхан, хлестнув его плеткой.

— Какой тебе толк от моей смерти? Возьми волов и отпусти меня с миром, — взмолился вор. — Вот и коня моего отдам... — он проворно спешился.

— Нет, — ответил Зелимхан, — сперва извинись перед хозяином волов. Расскажешь нам, почему решил воровать и грабить под чужим именем. А там уже посмотрим.

— Пощади меня, — умолял вор. — Клянусь перед аллахом и тобой, что не позволю себе ничего такого.

— Нет, не верю я клятвам грабителя, — резко сказал абрек. — Иди вперед и гони волов, а не то пристрелю как собаку, — и он толкнул долговязую фигуру стволом винтовки.

Неожиданное и ошеломляющее зрелище вскоре предстало перед глазами крестьянина. По-прежнему одиноко сидел он на своей арбе, когда из-за поворота дороги показались его волы, которых покорно вел тот самый человек, что незадолго до этого отнял их у него. А за ним верхом следовал давешний всадник с винтовкой в руках.

— Ошибся я, прости, — выдавил из себя самозванец и протянул крестьянину свою берданку.

— А теперь скажи нам, кто здесь Зелимхан из Харачоя? — спросил абрек.

— Ты, — ответил вор, виновато опустив голову.

Крестьянин стоял, разинув рот, не веря своим глазам и не зная, что делать.

— А теперь скажи, кто ты такой и откуда родом? — грозно спросил харачоевец, положив свою тяжелую руку на плечо самозванца.

— Прошу тебя, не заставляй меня делать это, — взмолился тот.

— Говори сейчас же, грязный ишак, иначе мигом выпущу тебе кишки, — Зелимхан схватился за рукоять кинжала.

— Хорошо, хорошо, — забормотал вор. — Я из Шали, зовут меня Цёмалг, а винтовку мне дал веденский пристав, и еще он велел называть себя Зелимханом...

Вдруг абрек приложил руку ко лбу, словно пытаясь вспомнить что-то очень далекое.

— Постой, постой... — промолвил он. — Я же тебя знаю... Ты сидел в грозненской тюрьме? Ну да, десять лет назад... Ты конокрад?

— Да, конокрад. И в тюрьме сидел.

—Теперь все вспомнил, — сказал Зелимхан, смеясь.

Но тут вдруг произошло неожиданное: крестьянин будто пробудился ото сна.

— Да будет проклят отец, породивший тебя, — заорал он и, схватив дубину, лежавшую на арбе, бросился на конокрада.

— Подожди, — удержал его Зелимхан и, обернувшись к конокраду, сказал:

— Вот что, если я еще раз услышу о твоих проделках, то повешу на первом попавшемся суку. Понял?

Вор стоял молча, всем своим видом выражая полную покорность.

— А теперь прочь отсюда! И на глаза мне больше не попадайся. А коня своего можешь забрать...

Когда вор уехал, Зелимхан сказал крестьянину:

— Прости мою горячность. Ты сказал, что едешь с похорон. Да благословит аллах покой умершего, да сделает он всю твою последующую дорогу счастливой, — это было обычное соболезнование.

— Да будет доволен тобою бог, — отвечал тот. — Случилось большое горе, много наших погибло...

— Где это случилось? — спросил абрек, садясь на коня.

— В Грозном убили их. Говорят, это сделали пьяные казачьи офицеры ради забавы. Всего убитых тринадцать человек, большинство из аула Гойты и Урус-Мартана.

— Тринадцать человек, — пробормотал харачоевец тихо, будто разговаривая с собой. — Аллах заступится за них. Ну, счастливой тебе дороги, — абрек подал крестьянину руку и тронулся в путь.

— Спасибо тебе, Зелимхан! Стой, ты забыл винтовку этого вора, — окликнул его крестьянин, только сейчас увидев берданку.

Придерживая коня, абрек обернулся и сказал:

— Как тебя зовут?

— Я Шаби из Катар-Юрта.

— Другой раз, Шаби, не принимай каждого встречного за Зелимхана, а винтовку оставь себе, — и харачоевец тронул коня.

* * *

Отдохнуть у Зоки Зелимхану не пришлось, да и Аюба он не увидел здесь.

В тот самый вечер, когда харачоевец в Нилхое беседовал с Эльбердом, в ауле Новые Атаги казаки окружили дом, в котором спал его молодой друг. Зока поведал Зелимхану о трагической гибели Аюба.

— Сто пятьдесят вооруженных солдат против одного сонного... — рассказывал пастух. — Проснулся Аюб, но стрелять не мог: в доме, за спиной у него, были женщины и дети. Аюб выпрыгнул в окно и, отстреливаясь, побежал через сад, но уйти ему не удалось... — старик глубоко вздохнул и добавил: — Говорят, предатель получил за его голову сто рублей серебром...

И вот опять те же мысли: только что он убил предателя Багала, а тут другой предатель уходит, получив за голову Аюба сто рублей царских денег! Там офицеры ради забавы убили тринадцать человек... Нет, нельзя все это прощать, нельзя!

— Зока, мы должны отомстить им, — произнес Зелимхан, будто очнувшись от сна.

— Кто донес?

— Определенно не знаю, — ответил Зока. — Говорят, какой-то шалинец.