Магомет Мамакаев - Зелимхан

Непривычные к этим местам и наслышанные о Зелимхане солдаты и казаки поднимались по крутым склонам настороженно, выставив вперед винтовки. Каждую минуту они ждали, что сейчас грянут выстрелы и, выкрикивая мусульманские проклятья, на них, бросится сам страшный абрек.

Пройдя этак с километр, процессия попала в плотный туман. Вокруг стояла жуткая тишина. Впереди из тумана выступали то полуразрушенные башни, то старые могилы...

Подойдя к пещере, люди остановились, отдельные смельчаки из крестьян вошли туда и вскоре вышли, разводя руками: мол, пусто там. Среди чеченцев шепотом пошел разговор, что абрека унесли горные духи.

Солдаты и казаки входить в пещеру воздержались. Тогда здесь же, у входа, начальники собрались для короткого совещания: надо было решить, что предпринять дальше. И вдруг гулко прозвучал выстрел, и старшина Адод, охнув, ничком упал у ног пристава Сараева.

Сразу возникла паника, началась беспорядочная стрельба. Все стреляли в пещеру, а Зелимхан сделал еще четыре выстрела и умолк.

К вечеру Моргания послал донесение генералу Михееву: «Зелимхан окружен моими войсками в Харачоевских горах. Перестрелка продолжается. С нашей стороны убито двое, ранено трое». Однако, увидев бесполезность такой стрельбы, полковник распорядился: оцепить берлогу абрека тремя рядами солдат, на выход из пещеры навести орудие и взять «злодея» измором.

Отдав это распоряжение, начальник округа уже поздно ночью вернулся в Ведено и по телефону похвастался генералу. «Зелимхан у меня в кармане», — заявил он.

Утром на рассвете стрельбу возобновил уже сам Зелимхан. В бурке и папахе, высунувшись из пещеры, он открыл частую и меткую стрельбу по солдатской цепи. В ответ на него посыпался град пуль, а он все стоял, как заговоренный. Но вот все увидели, как, сорвавшись с утеса, Зелимхан в развевающейся бурке полетел вниз.

— Убили! Убили!.. Ура-а, ура-а!.. — закричали солдаты, устремляясь в ущелье, куда упал абрек. С минуту все стояли в отдалении, не осмеливаясь подойти к убитому. На всякий случай дали по нему несколько залпов, но когда первый смельчак подошел поближе и носком сапога откинул бурку, под ней оказалось обыкновенное бревно, на которое были аккуратно натянуты черкеска и папаха из овчины.

Некоторое время все стояли, с недоумением разглядывая бревно. Наконец один из офицеров, выйдя из оцепенения, крикнул:

— Всем разойтись! По местам!.. Окружайте пещеру!

Но было уже поздно. Спустившись по другую сторону горы, Зелимхан ушел, перейдя через узкую речку, мимо двух солдат, которые не двинулись с места то ли от страха, то ли не желая ввязываться в это опасное дело.

Когда в аул Харачой, где с утра находился Моргания, прибыл растерянный пристав Сараев, полковник встретил его нетерпеливым взглядом, но после первых же слов заорал:

— Сволочь! Изменники!.. В Сибирь всех загоню!..

Бек Сараев стоял, хлопая глазами и не находя слов для объяснения.

— Где Кибиров? — спросил полковник, топнув ногой.

— Там, наверху, ваше высокоблагородие.

— Я надеюсь, он снарядил за этим разбойником погоню?

— Куда? — уныло спросил Сараев.

— Куда хотите, но найдите его сейчас же! Он не мог далеко уйти! — кричал Моргания. Полковника мучил вопрос: «Что скажет он генералу Михееву? Скандал какой! Ведь поднимет на смех, загонит еще дальше Чечни после такого провала!»

Возвращаясь в Ведено, Моргания увел из Харачоя большую группу заложников для отправки в Сибирь.

Гром загремел совсем близко, и эхо прокатилось над аулом. Женщина подошла к окну и тревожно покачала головой.

— О аллах, смилуйся над нами, не пошли нам града. И без того плохие всходы. Если упадет град, ничего не соберем.

Будто вняв молитве, блеснула молния, и по молодым листьям деревьев зашуршали крупные капли дождя. Небо насупилось, в комнате потемнело, воздух стал влажным и сырым.

Со двора донеслись чьи-то шаги. Женщина с тревогой взглянула на мужа, сидевшего за молитвой, и вышла из комнаты. Хозяин, окончив молиться, словно умываясь, провел руками по лицу и встал.

Вошел Зелимхан. Хозяин обрадованно обнял его и быстро провел в тайник, специально оборудованный для абрека под домом, с выходом в глухой сад. Там Зелимхан разделся, насухо выжал мокрый бешмет, рубашку и тут же снова надел их, чтобы быстрее высохли на теле.

— Дуда, я отдохну немного, а ты последи за тем, что делается в ауле, — сказал он хозяину, укладываясь на войлок, лежащий на глиняном полу.

Проснулся абрек уже ночью, но не мог двинуться из-за адских болей в суставах. Он вызвал Дуду и сказал:

— Увези меня отсюда немедленно, я не хочу, чтобы из-за меня разорили твой дом, а сам я сейчас не могу сделать ни шагу...

— Куда?.. — растерялся хозяин. — Тебе больше нельзя жить по пещерам...

— Куда хочешь. В лес, в горы, но подальше от людского жилья, — настаивал на своем харачоевец, и Дуда, попросив у соседа арбу, якобы для поездки в лес за дровами, в ту же ночь увез абрека из Эгиш-аула.

* * *

С той ночи Зелимхан исчез, словно канул в воду.

Никто из многочисленных шпиков, которые рыскали за ним, не мог установить его местонахождение. Харачоевец не появлялся все лето и зиму 1912 года. Прошла молва, будто абрек уехал в Сибирь к семье; потом вдруг разнесся слух: Зелимхан уехал в Персию.

Директор департамента полиции при наместнике Кавказа разослал предписание всем губернаторам, имеющим возможность наблюдать за русско-персидской границей. «Разбойник Зелимхан, — писал он, — обратился с письмом к бывшему советнику персидской миссии в Петербурге Али-Хану, прося исходатайствовать ему разрешение укрыться в Персии, откуда он намерен просить для себя помилования. Признавая совершенно недопустимым укрывательство Зелимхана, наместник Кавказа поручил мне просить вас установить самое бдительное наблюдение за всеми подозрительными личностями, направляющимися тем или иным путем к персидской границе».

...А Зелимхан тяжело болел. Его постоянно бил жуткий озноб, он никак не мог согреться и мечтал хоть на какое-то время оказаться под знойным солнцем. Там, казалось ему, он обязательно поправится.

Иной раз болезнь доводила его до безумия. «Чем дожить до этого, пусть бы меня лучше сразила молния, — мучительно думал он, до крови искусав руки, чтобы не стонать. — Я отомстил за отца, братьев, товарищей, но кому и что я доказал?.. Я пытался помочь сиротам и бедным, но развел еще больше сирот». Эти тяжелые мысли еще сильнее ухудшали его состояние. И вот по совету людей, сведущих в знахарских делах, Зока увез Зелимхана в Ногайские степи к своему знакомому.

Здесь абрека поселили в юрте у ногайца-скотовода, выдав его за крестьянина-охотника, приехавшего на лечение. Тяжелые и тоскливые дни тянулись невыносимо медленно. Иной раз боль усиливалась настолько, что Зелимхану казалось: кончается жизнь. В изнеможении он закрывал глаза и не отвечал на вопросы хозяина.