Магомет Мамакаев - Зелимхан

— Тогда Зелимхан будет верить мне как самому верному своему другу. Семья его по возвращении сможет встретиться с ним в доме моего человека, о котором я вам уже говорил...

— Можете не продолжать, — перебил его штаб-ротмистр, иронически улыбаясь. — Дальше все пойдет как по нотам: генерал Михеев пошлет к этому дому целую армию, абрек же очередной раз сбежит, — Кибиров махнул рукой. — Вы, именно вы сами должны покончить с Зелимханом.

— Господин штаб-ротмистр, выслушайте меня, пожалуйста, — умоляющим голосом произнес Борщиков. — Хоть Зелимхан и серьезно болен, но брать его очень опасно. Жертвы будут, — после некоторой паузы продолжал он. — Мой же человек берется тайком выдать нам его труп.

— Золото, а не человек! — воскликнул Кибиров, хлопнув себя поколение.

— Он просит за это всего одну тысячу рублей.

— Не будем торговаться, Шахид, мы не на базаре, — строго заметил штаб-ротмистр. — А этому вашему человеку действительно можно доверять?

— Вполне. Если он возьмется, то обязательно все будет сделано; — Борщиков просиял, предвидя успех, и, наклонившись к собеседнику, добавил — Страшно жадный, за деньги он и родного отца продаст.

— Значит, он берется выдать нам его мертвого, так, чтобы никто нас не знал?

— Да. Если, конечно, мы ему заплатим, — осторожно ответил хитрый шалинец. — Просите генерала, пусть выделит для этого еще тысячу рублей.

Кибиров на минуту задумался.

— Ладно, — сказал он, понизив голос. — Ни генерал, ни кто другой не должен знать, что выдадут его нам мертвым. Поняли?

— Так точно.

— Обещайте этому вашему человеку от моего имени одну тысячу рублей. Когда дело сделаем, деньги найдутся.

Тихие сентябрьские дни 1913 года. С полей веяло молочным ароматом поспевающей кукурузы, на дорогах, как обычно, натужно скрипели крестьянские арбы.

Люди готовились отметить праздник окончания уразы. Хозяйки белили дома, прибирали в комнатах, готовили праздничную одежду для мужей и детей. Отцы обещали мальчикам, что завтра утром посадят их на лучших коней, чтобы они веселой компанией понеслись вдоль всех дворов, поздравляя взрослых с праздником уразы.

В такой день веселятся даже те, кому и кутнуть-то не на что. Веселятся потому, что так повелевает всесильная вера в законы, данные Магометом.

Казалось, все в мире сулило сейчас только хорошее, но на душе у Зелимхана было тревожно, и даже не с кем было ему поделиться этой тревогой. Теперь он мало с кем говорил о своих чувствах, предпочитал молчать и настороженно прислушиваться. Он с горечью вспоминал слова своей матери: «Ты же ведь один, разве выстоишь против целого света?»

Вот уже несколько недель знаменитый абрек, послушавшись Шахида Борщикова, скрывался в лесу, неподалеку от дома Элмарзы, на берегу Шела-ахк. Жил он теперь, словно раненый зверь — больной, без крова, без друзей, без родных, готовый из последних сил броситься на нападающего. Тяжелый недуг отнял у него и сильные руки и ястребиный взор, которым он так зорко прощупывал когда-то ущелья, овраги, леса и поляны.

Сейчас Зелимхан полулежал на каменном ложе у входа в пещеру и тихо напевал:

Песня смолкла. Харачоевец с каким-то особенным исступленным восторгом всматривался в открывающийся его взору пейзаж. Он всегда любил природу, но никогда раньше она не казалась ему столь понятной и прекрасной. А ведь всю эту красоту он постоянно видел — видел, не видя. И только в эти последние дни он духовным взором обнаружил свое единство с первозданным хаосом уходящей за горизонт гряды гор.

И как это они до сих пор прятались от него, эти буйные травы и осенние цветы, тенистые долины, купола гор и лесов, отливающие всеми оттенками зелени? Да, конечно, раньше все это было лишь фоном, на котором разворачивалась драматическая картина его смертельной борьбы, или условиями страшной задачи, которую нужно было поминутно решать и ответом на которую были — его жизнь или смерть. Зелимхан мог назвать здесь по имени любое жилье; холмик или дерево, знал каждую скалу и каждый ручей до самого горизонта. А вот суровую красоту и мягкую прелесть этих долин — все это он открывал впервые.

— К вам гости, Зелимхан, — услышал он вдруг знакомый голос.

Раздвигая густую листву кустарника, на поляну вышел рыжеволосый Элмарза. Лицо его светилось счастливой улыбкой. Следом за ним шел Муги, который тут же бросился в объятия отца. Бици с маленьким Омар-Али на руках стояла, покраснев от смущения, не зная, как ей быть: она не могла обнять мужа в присутствии постороннего человека. Да и сам Зелимхан, так долго мечтавший увидеть жену и детей, встретил их по-мужски сдержанно, одной лишь улыбкой. Но по румянцу, выступившему на его щеках, можно было угадать его радость. Он ласково глядел на своих сыновей.

— Я пойду и покараулю там, внизу. А вы отдохните и поговорите, — сказал Элмарза и ушел.

Бици усадила маленького Омар-Али на разостланную бурку и, разговаривая с мужем, вынесла из пещеры медную кастрюлю, помыла ее, наполнила холодной водой и, бросив туда несколько кусков сушеного мяса, поставила на огонь, горевший у входа.

— Ты любишь это блюдо, — сказала она, — поэтому я специально привезла немного муки.

Пока закипала вода в котле, жена присела около Зелимхана, взяв сына на руки. На ее сравнительно молодом лице сейчас играл румянец, она была довольна и спокойна. Маленький Омар-Али развлекал всех. Широко открыв большие темно-карие глазенки, он с интересом прислушивался к пению птиц и рокоту реки. Потом это ему надоело, и он начал капризничать. Больше всех им занимался Муги. То развеселит смешным словом, то возьмет за ножку и пощекочет ее или покажет какую-нибудь незнакомую вещицу, чтобы отвлечь внимание.

Зелимхан с нежностью посматривал на сыновей, не подозревая, что старший из них через десять лет погибнет в отряде рабоче-крестьянской армии, защищая от врагов отца первое свободное государство трудящихся. Младший же — Омар-Али — еще через четверть века, работая в органах Советской власти, также отдаст свою жизнь за интересы народа. Но мог ли сейчас предвидеть больной абрек такое?

— Как вы устроились в Грозном? — спросил Зелимхан у жены, снимавшей пену с кипящей воды.

— Хорошо, — ответила Бици. — Шахид Борщиков нашел нам квартиру. Нас никто не трогает.

— А трудно пришлось вам в Сибири?

— Нет, не особенно, — сказала она. — Туда и обратно везли на поезде, кормили тоже неплохо. — Бици подлила в котел свежей воды и продолжала: — Там много было ссыльных людей, все они такие добрые. Была у меня там подруга — Валентина Михайловна, так она больше меня заботилась о наших детях.