Магомет Мамакаев - Зелимхан

— Дада, она учила меня читать и писать по-русски, — вдруг вмешался Муги. — А теперь в Грозном я буду ходить в русскую школу.

— Это хорошо, — улыбнулся отец. — Значит, у меня будет свой писарь, чтобы писать генералам и царю.

— Я еще плохо знаю грамоту, — признался Муги. — Вот выучусь и тогда напишу царю, чтобы он оставил тебя в покое.

* * *

Зелимхан неожиданно встал и, взяв винтовку, ушел в лес. Вернулся он, когда уже стемнело.

— Куда же ты ходил? Раза три подогревала еду в ожидании тебя, — ласково упрекнула Бици мужа и поставила перед ним отварное мясо с галушками и чесночным настоем.

Дети как сидели на бурке, так там и уснули.

— Накормила их? — спросил он вместо ответа и, сняв с себя черкеску, укрыл ею детей.

— Конечно, накормила. Все ждали тебя, утомились и вот уснули.

Ел Зелимхан очень вяло, без аппетита. Чувствовалось, что он чем-то встревожен.

— Что же ты так плохо ешь? Может, мясо не нравится? — спросила Бици. — Прими свое лекарство и запей вот этим, — она поставила перед ним глиняную чашку с горячим бульоном.

— Плохо мне от этого лекарства, — сказал Зелимхан, беря чашку.

— Почему?

— Все только потею и с каждым часом слабею от него.

— Тогда не пей его. Может, и так обойдется, аллах смилостивится над нами.

Покончив с едой, Зелимхан взял на руки сонного Омар-Али, разбудил Муги и сказал жене:

— Возьми эту бурку, из пещеры ковер и иди за мной. Лучше переберемся в более безопасное место.

— Все никому не веришь? — тихо сказала Бици. Зелимхан не ответил, только взглянул на жену и пошел в лес. Шагах в двухстах от пещеры у абрека оказался уютный шалаш, крытый свежим сеном. Уложив детей, он вышел навстречу жене, которая несла ковер и бурку.

— Людям я всегда верю, Бици, — сказал ей Зелимхан печально, — но ведь предатели — не люди. В этом все дело.

Бици и так была огорчена своей неосторожной фразой. Она молча вошла в шалаш, проверила, хорошо ли укрыты дети, потом вышла и безмолвно опустилась рядом с мужем, сидевшим на разостланной бурке.

— Там, в Сибири, с нами было много ссыльных, — сказала она после длительного молчания, — они говорили, что скоро уберут царя и тогда все люди будут жить свободно, а такие, как ты, окажутся в большом почете...

— Со дня своего рождения слышу эти разговоры о свободе народа. Я мало верю им, — холодно оборвал ее абрек. Он положил рядом с собой винтовку и прилег на бок.

Минуты две они молчали, слушая тишину леса.

— Бици, — вдруг заговорил Зелимхан дрогнувшим голосом, — выслушай меня и исполни все, что я скажу.

— Если позволит аллах, — откликнулась жена.

— Если вдруг меня не станет, из тех денег, что мы собрали для поездки в Турцию, часть пошли своим друзьям в Сибирь, чтобы они не голодали...

— Ты говоришь так, будто собираешься умирать, — с тревогой перебила его Бици.

— Сон плохой я видел, — абрек слегка наклонился к жене.

— Но ты же не веришь снам.

— Нет, не к добру это, — вздохнул Зелимхан, — или убьют меня или лихорадка затреплет...

— Ну что ты. Не надо, не говори так, — обняла она его за плечи.

— Я бы рад молчать, да, видно, на то воля аллаха, — сказал он, вглядываясь в лес. — Детей береги. Скоро Муги станет большой и будет тебе помощником. Сделай все, чтобы он не пошел по моим следам.

— Ну хватит об этом, мне и без того страшно, — взмолилась Бици. Она не могла примириться с мыслью, что ему, с такой прекрасной душой и сильным телом, суждено погибнуть. «Нет, этого не может быть», — твердило ей сердце.

А Зелимхан не слушал ее и все говорил, говорил.

— ...Построй домик, купи корову. Надеюсь, хорошие люди помогут вам уладить наши кровные счеты. Да и что спрашивать с вас — женщин и детей. Зачем плачешь, глупая? Не плачь, тебе не идут слезы, — он приласкал жену.

...Ночь была тихая. Будто охраняя их, звезды глядели с глубокого синего неба, а лунный серп прилег на самую высокую вершину.

Уставшая с дороги Бици немного вздремнула. Там внизу, у дома Элмарзы, лаяла собака. Зелимхан еще долго сидел, любуясь рассветом в горах. Затем, разбудив жену, он сказал:

— Пора уходить, собери детей. Элмарза должен проводить вас так, чтоб никто не заметил.

— Ты ведь веришь ему и как-нибудь придешь в его дом? Нельзя же ночевать только в лесу.

— Ему верю и приду, — сказал абрек.

В ночной тишине где-то тоскливо ухнула выпь. Неспокойно зашевелились птицы, дремавшие на ветках деревьев.

В этот поздний час Элмарза пригласил Зелимхана к себе на ужин.

Харачоевец сидел на грубо отделанном войлоке у закрытого окна и, сотворив вечернюю молитву, тихим голосом пел свою любимую песню о герое Балу, который низверг жестокого черкесского князя:

Песня эта всколыхнула душу Зелимхана. Она клокотала в нем, как воды Аргуна меж камней и скал, шумела, как ветер, над горными вершинами. У абрека даже перехватило дыхание. Если смерть не настигла его в пещере Цонтароевских гор, если судьба из Ногайской степи привела его снова в родные места, значит, аллах судил ему еще жить. Нет, он еще сядет в седло, еще не раз, выхватив из ножен шашку, бросится на защиту бедных и обездоленных…

Во дворе вдруг залаяла собака. Абрек сразу оборвал пение и прислушался. Он попросил хозяина узнать, что потревожило собаку. Элмарза послал жену, та вернулась и сообщила, что на улице все спокойно. Через некоторое время собака залаяла вновь, теперь она уже захлебывалась от ярости, рычала и снова принималась злобно лаять. Тогда во двор вышел Элмарза и долго не возвращался.

— Что там могло случиться? — забеспокоилась хозяйка, услышав глухой шум на чердаке. Она бросила половник, которым собиралась вынуть из котла галушки, и, тревожно взглянув на Зелимхана, выскочила во двор. Но тут же вернулась бледная, с трясущимися руками и, задыхаясь, прошептала:

— Дом окружили солдаты!

Схватив винтовку, Зелимхан стремительно выскочил в сени. И сразу совсем рядом, за его спиной, прогремел выстрел. Неестественно откинувшись назад, абрек слегка покачнулся, но тут же выпрямился и, почти не целясь, послал пулю на чердак и еще четыре на улицу. После этого, нагнувшись, он не вышел, а волчком выкатился во двор...

Солдаты с криком «ура» повылезали из своих укрытий и открыли беспорядочную стрельбу. Отстреливаясь на ходу, Зелимхан бросился к стогам кукурузной соломы и укрылся в них.

В ту же минуту дождь, собиравшийся весь день, полил как из ведра. Сверкнула молния, осветив цепь солдат, сомкнувшуюся вокруг абрека. «О аллах, само небо покровительствует мне!» — подумал Зелимхан, стреляя туда, где успел заметить офицера. И тут он громко и страстно запел доа. Что-то жуткое было в этом пении, даже солдат пробрала дрожь. Вновь блеснула молния, и в пяти шагах от себя абрек разглядел труп офицера. В темноте, казавшейся после молнии еще более непроглядной, Зелимхан перебежал к другому стогу. Бежать дальше не хватало сил, ноги не слушались его. Мокрая от крови и дождя рубашка прилипала к телу. Не выпуская из рук винтовку, он прижался к стогу раненой спиной и зорко всмотрелся в темноту.