Магомет Мамакаев - Зелимхан

— Дуда, вы двое не отходите от них! — распорядился Зелимхан. — Зока, Эльберд! Вы каждый возьмите по три человека и стерегите состав с той стороны, чтобы ни одна душа носа оттуда не показала. Остальные — за мной! — И, держа в руке браунинг, харачоевец быстро взобрался по ступенькам в первый вагон...

* * *

Весть о том, что Зелимхан отомстил за смерть крестьян, убитых черносотенцами на грозненском базаре, с быстротою молнии облетела всю Чечню.

Взбешенный этим сообщением, штаб-ротмистр Кибиров срочно вызвал из Шали Борщикова.

— Читайте, господин Борщиков, читайте вот! — кричал Кибиров, швыряя ему в лицо газету «Русское слово». — Где Зелимхан? Я вас спрашиваю, где этот разбойник?

— Ваше высокоблагородие, я делаю все, что в моих силах, — взмолился Борщиков.

— Ничего вы не делаете, только разговариваете! — бесновался Кибиров. — В Сибирь вас надо, в Сибирь!

— Как же это ничего не делаю? — Борщиков поднял полные страха глаза на офицера. — Ведь я же помог вам изловить его друга Аюба...

— Что мне Аюб! — заорал штаб-ротмистр. — Вы мне дайте Зелимхана. Вы что, забыли, о чем последний раз с вами говорил генерал Шатилов? Он потребовал от вас поддерживать личные контакты с этим разбойником.

— А я за это время имел встречу с Зелимханом, ваше высокоблагородие, — робко сказал Борщиков, — короткую, но все же встречу.

Кибиров сразу насторожился и сбавил тон.

— Что же вы молчали? Докладывайте, — небрежно бросил он с остатками раздражения в голосе.

— Третьего дня Зелимхан заехал ко мне, но пробыл всего полчаса, не больше. Просил узнать, кто донес о пребывании в ауле Новые Атаги Аюба. Я обещал узнать, но не могу же я, ваше высокоблагородие, назвать своего человека.

Кибиров насмешливо фыркнул.

— Ну а как он, Зелимхан? Каковы его планы?

— Болен он. Мучается от ревматизма, а недавно, как началась весна, его стала бить еще лихорадка.

Борщиков постепенно приходил в себя, страх его улетучивался. Он рассказывал охотно, вспоминая или досочиняя подробности, так как видел, что начальство внимает ему уже вполне благосклонно. Кибиров действительно слушал его внимательно, только морщил брови, словно обдумывая что-то.

— Вот что надо сделать, — вдруг прервал он Борщикова. — Поезжайте в Ведено и получите в гарнизонной аптеке большую порцию хинина. Скажете, что я приказал... Вы запомнили — хинин? Такое есть лекарство.

Шахид понимающе кивал головой.

— Вы будете лечить этим лекарством Зелимхана. Пусть он, убедится, что вы ему настоящий друг... Только не давайте ему все лекарство на руки, говорите, что вам его очень трудно доставать, чтобы он был вашим частым гостем... Вы меня поняли?

Борщиков хитро улыбнулся.

Встреча закончилась полным взаимопониманием.

А Бици вместе с Зезаг и детьми жила в маленьком селе Ермаковском Енисейской губернии без права выезда за пределы этого села.

Бици знала, что Зелимхан сильно тоскует по ним, и потому часто писала домой. Письма она посылала в аул Нилхой на имя Эльберда, уверенная, что тот их обязательно прочтет Зелимхану.

«Хорошие люди есть и здесь, — писала она. — Мы ни в чем не нуждаемся. Вот только что тебя не видим». А о смерти единственного племянника Зелимхана — Лом-Али и о том, как трудно им приходится из-за сильных морозов, Бици не обмолвилась ни единым словом.

— Мой муж очень беспокойный человек, Валентина Михайловна, — говорила она своей подруге, тоже ссыльной. Если узнает, что нам здесь плохо, он и сюда может приехать. Пожалуйста, пишите, что у нас все хорошо.

— Вот и прекрасно, пусть приезжает. Мы надежно спрячем его здесь, — уверяла та, дружески улыбаясь.

— Нет, нельзя ему сюда, — качала головой Бици. — Здесь все нам чужое.

— А я?

— Вы хороший человек, но вас тоже не любят эти царские начальники, — вздыхала Бици. — Нет, не надо сюда Зелимхану.

* * *

Как-то утром к веденскому приставу Бек Сараеву явился лазутчик и, призывая в свидетели старшину аула Адода, затараторил:

— Валлайги-биллайги, это точно, что Зелимхан находится сейчас в Цонтароевской пещере. Он очень больной, его трясет лихорадка так, что он почти не может двигаться.

Обрадованный этой вестью, пристав тут же помчался к начальнику округа и настоял на том, чтобы его разбудили. Полковник Моргания одобрил план Бек Сараева и обещал к обеду быть в Харачое с большим отрядом.

В полдень, подъезжая к аулу, Моргания увидел большую толпу. Впереди стояли старшины, муллы и наиболее почетные старики из окрестных аулов, еще с утра собранные Бек Сараевым. За ними испуганно жались харачоевские крестьяне.

Приблизившись к этой толпе, полковник обратился к ней с речью:

— Ваши леса и горы — разбойничьи гнезда. Вы поддерживаете воров и убийц, значит, вы тоже воры и убийцы. Разговор с вами у меня будет короткий: вы должны собрать с каждого подворно и внести в казну государства семьдесят тысяч рублей — убытки, нанесенные Зелимханом казне города Кизляра.

Услышав фантастическую цифру, харачоевцы онемели. Каждый из них думал про себя: «Такую сумму нам не собрать, даже если весь аул продадим дважды».

Один из стариков попытался что-то возразить, но начальство, не стало его и слушать. Люди начали расходиться, точно с поминок после похорон. Сначала ушли люди почтенные, те, что побогаче, но когда стали разбредаться крестьяне попроще, старшина Адод остановил их.

— Эй, вы! — крикнул он. — Сейчас же становитесь в ряды, пойдете впереди солдат вон к той горе, — Элсанов показал пальцем на вершину Цонтарой-лам.

День выдался пасмурный, с туманом. Хмуры были и харачоевцы, чувствующие, как голодная смерть костлявыми руками уже тянется к их горлу.

К Цонтароевской горе потянулись толпы крестьян, подгоняемые стражниками. За ними следовал отряд милиционеров, которым командовал Бек Сараев, и еще около трехсот солдат и казаков. Солдат вел штаб-ротмистр Кибиров, который примчался сюда злой, как черт, по тому поводу, что Зелимхана, видимо, удастся схватить не ему, ставленнику генерала Шатилова, а полковнику Моргании с этим жалким веденским приставом.

Судя по всему, на этот раз дело было верное. «Не станет же он стрелять в своих, — рассуждал Моргания, посылая вперед крестьян. — И тогда я захвачу этого разбойника в его берлоге, как лисицу в норе». Подошедшее из Грозного подкрепление полковник разбил на три отряда, чтобы, продвигаясь к пещере с разных сторон, они отрезали абреку все пути к бегству.

К входу в пещеру он приказал подвести орудия, специально доставленные из крепости на случай длительной осады.

Крестьяне шли в гору, уныло понурив головы, скрежеща зубами от бессильной злости. Некоторые молились, чтобы Зелимхану удалось благополучно вырваться из окружения. А были и такие, что посмеивались над всей этой шумихой, уверяя, что царским солдатам никогда не поймать абрека, так как он в дружбе с джинами.