Ричард convertfileonline.com - _2016_02_09_21_40_03_404

Я своими глазами видел оставшихся за чертой благополучия людей всего несколько часов назад, когда водитель такси свернул не там, где надо, и мы оказались в Восточном Пало-Альто. Вдоль улиц можно было увидеть потрепанные витрины магазинов с вывесками о предоставлении услуг по обналичиванию чеков и продаже cerveza fria (холодного пива), а вместо вечно молодых людей я смотрел на слишком рано повзрослевших подростков. Восточный Пало-Альто был наглядным примером растущего неравенства. И это притом, что его вряд ли можно считать самым бедным местом на планете. У большинства взрослых обитателей этого района есть работа, а у некоторых даже не одна. Многие их них — иммигранты, приехавшие оттуда, где условия жизни и перспективы гораздо хуже. Однако бедность этих людей усугубляется, бедняков становится еще больше — в Восточном Пало-Альто, в различных районах Кремниевой долины, в целом по стране и во всем мире.

На самом деле я планировал включить главу, посвященную проблеме неравенства, в первое издание книги, но мой издатель сказал, что книга и без того слишком объемная. Тем не менее в первом издании все же затронуты некоторые стороны этой проблемы. Я упомянул в нем статью, опубликованную в 2000 году в New York Times, где шла речь о кризисе доступности жилья, с которым столкнулись представители рабочего и обслуживающего классов в Кремниевой долине [1]. Кроме того, я процитировал еще один доклад, по данным которого более трети из приблизительно 20 тысяч бездомных в округе Санта-Клара (центр Кремниевой долины) имеют постоянную работу. Я также отметил, что в разгар технологического бума автобус № 22 получил название «отель на колесах», поскольку все большему количеству рабочих больше негде было спать [2]. В первом издании книги я сослался на книгу Ребекки Солнит и Сьюзен Шварценберг The Hollow City («Пустой город»), в которой говорится о том, что растущая арендная плата уничтожает уникальное преимущество Сан-Франциско как креативного центра, вынуждая художников, музыкантов, владельцев небольших магазинов и семей с детьми переселяться в другие города. «Когда в Сан-Франциско пришла новая экономика, — пишут авторы книги, — она начала разрушать существующую культуру города» [3].

Я поднимал эту проблему и в своей следующей книге The Flight of the Creative Class, упомянув об исследовании Института Брукингса, в ходе которого был проанализирован уровень неравенства в городах США за период 1979–1999 годов [4]. Согласно его данным, только в тринадцати городах наблюдалась «сбалансированная» классовая структура. В восьми городах, в том числе в Сан-Хосе и Роли (штат Северная Каролина), имело место существенное смещение в сторону социальных групп с высоким уровнем дохода, а еще в семи городах, в том числе в Вашингтоне и Сан-Франциско, классовая структура была разделена на сегменты в соответствии с U-образным распределением богатства между богатыми и бедными. Сорок три города стали пристанищем для семей с низким уровнем доходов.

В книге The Flight of the Creative Class был также введен новый показатель неравенства в оплате труда, разработанный моим коллегой Кевином Столариком. Этот показатель позволял сравнить заработную плату представителей креативного и других классов. Полученные выводы привели нас в замешательство. В городских агломерациях, которые занимали самые высокие места по индексу креативности, был также и самый высокий уровень неравенства. Сан-Хосе занимал в этом списке первое место, Нью-Йорк — второе, а такие агломерации, как Большой Вашингтон, Роли-Дарем, Остин и Сан-Франциско, тоже вошли в группу агломераций с самым высоким уровнем неравенства по данному показателю.

В статье, опубликованной в журнале The Atlantic в 2006 году, я показал, что экономическая и социальная структура Америки меняется в процессе реорганизации, роль которой не менее важна, чем роль исторической миграции первопроходцев на запад, афроамериканцев из сельскохозяйственного Юга в район городского Севера, а также послевоенных семей из городов в пригороды. Этот процесс я назвал миграцией богатства, так как он представлял собой массовое перемещение высококвалифицированных, образованных и высокооплачиваемых американцев в относительно небольшое количество городских агломераций, а также связанное с этим массовое бегство традиционных низшего и среднего классов из этих мест [5].

В этой книге я обратил внимание на беспрецедентно большие масштабы географического разделения людей по их экономическому потенциалу. Я привел слова экономиста Уортонской школы бизнеса Джозефа Гьюрко, который сказал мне, что «такое территориальное разделение повлияет на характер Америки в той же степени, что и миграция из сельских районов в города в конце XIX столетия». Я привел данные исследования за 2005 год, в ходе которого было зафиксировано увеличивающееся расхождение показателей человеческого капитала среди городских агломераций США за прошедшие четыре десятилетия [6]. В 1970 году в большинстве агломераций было примерно одинаковое количество выпускников колледжей. В то время 11 процентов взрослых американцев имели дипломы о высшем образовании, причем в половине агломераций этот показатель составлял от 9 до 13 процентов. В 2000 году уже встречались городские агломерации с 40 процентами выпускников колледжей, тогда как в остальных их было меньше 10 процентов. В 2010 году в трех городских агломерациях доля выпускников колледжей составляла более 50 процентов, а в 19 агломерациях — более 40 процентов. В книге The Flight of the Creative Class я упомянул об исследовании Роберта Кушинга, который использовал данные Налогового управления США о налоговых поступлениях, чтобы составить схему миграции богатства. Кушинг обнаружил, что семьи, переехавшие из Остина в Канзас-Сити в 1990-х годах, зарабатывали 25 912 долларов в год, тогда как семьи, переехавшие в обратном направлении, из Канзас-Сити в Остин, зарабатывали более 65 тысяч долларов. Такая же закономерность имела место и в других креативных центрах, от Сан-Франциско и Лос-Анджелеса до Бостона и Сиэтла.

В 2011 году неравенство переместилось с окраин в самый центр американского образа жизни. Движению Occupy («Захвати») удалось привлечь внимание к огромному разрыву между одним процентом избранных и остальными 99 процентами населения страны. «В настоящее время 1 процент американцев каждый год получает почти четверть дохода всей страны», — так охарактеризовал сложившуюся ситуацию лауреат Нобелевской премии Джозеф Стиглиц. «Если говорить о богатстве, а не о доходе, верхний 1 процент контролирует 40 процентов, — сказал он. — Двадцать пять лет назад эти показатели составляли 12 и 33 процента». Стиглиц предостерег: «На это можно было бы реагировать восхвалением неординарности и напористости, позволившей этим людям заработать такое состояние, заявляя при этом, что прилив поднимает все лодки. Но это ошибочная точка зрения: верхний 1 процент избранных видел повышение своего дохода на 18 процентов за прошедшее десятилетие, в то время как доход представителей среднего класса уменьшился. Для людей со средним образованием это было резкое падение — на 12 процентов только за последнюю четверть столетия. За последние десятилетия (и даже больше) весь прирост дохода ушел к тем, кто находится на верхушке» [7].