Ольга Перовская - Остров в степи

— Жаль, — сказал Павел Федотыч, — может быть, как раз этот бродяга как-нибудь и приспособился.

Мать Лены в эту зиму работала на птичнике. Каждое утро, перед школой, и вечером, когда начинало темнеть, Лена бегала на большой пруд помогать ей кормить лебедей, уток, гусей, казарок и других птиц. Птицы так привыкли к ней, что, когда она шла по парку, из кустов к ней выбегали яркие длиннохвостые фазаны. Журавли расхаживали за ней по пятам, а павлин что-то громко кричал ей и распускал свой хвост, как будто Лена была его павой.

Однажды Лена принесла павлину корм и удивилась: павлин ни за что не хотел слезать с своего насеста. Он отчаянно кричал и, свесив голову вниз, испуганно таращил глаза на свою кормушку. Лена заглянула в кормушку и сама перепугалась больше павлина. Там сидела огромная, больше кота, пушистая крыса. Она подбирала руками корочки хлеба и аппетитно ими закусывала.

Лена бросила корм и с перепугу понеслась не к матери, а прямо к Августу Иванычу. На одной из дорожек парка опа встретилась с Матвейкой, который все еще разыскивал исчезнувшего последнего коипу.

— Ты куда, Ленка?

— К Августу! — на бегу крикнула. — У нас там зверь какой-то. В кормушку залез.

— Постой! Какой зверь? А ну, пойдем, поглядим.

— Да некогда! Я сначала скажу Августу. Он страшный. Может, он павлина съест.

— Погоди ты! Может, это наш нутрий. У нас пропал один. Пойдем. Я погляжу.

Лена с неохотой согласилась. Матвейка поглядел — в самом деле, пропавший бродяга. Он страшно исхудал. Хвост у него совсем отвалился, пальцы на лапах распухли, и коготки из них повыпали. Когда его показали Павлу Федотычу, он сказал:

— Ага, один, все-таки приспособился. Хоть не так, как нам бы хотелось, но все-таки приспособился. Понял, что без человека ему каюк, и присоседился к птичне. Ну что же, если он будет воровать из птичьих кормушек и ночевать под крышей, то, пожалуй, он и дотянет до весны. Теперь уж недолго осталось. Оставьте его на воле.

И бродяга остался. Он все время терся среди птиц, нахально лазил в кормушки и жадно ел, несмотря на то, что злые лебеди больно щипали его и долбили клювами.

В конце марта снег стаял, а в апреле между старым высоким тростником показались зеленые язычки молодых побегов. Он срывал эти сочные побеги и свободно разгуливал но островам. Раны его поджили, шерстка начинала лосниться, а спина округляться. Вскоре он совсем бросил птичник и окончательно переселился на пруды.

В маленьком доме пара зверей — Отец и Голубая — жили роскошно. Они и не подозревали о тех бедствиях, какие приключились с их товарищами. У них было вдоволь еды и прикрытие от холода. Нехватало, конечно, воды для купанья. Но что же поделаешь? В крайнем случае можно обойтись без купанья.

В марте, когда еще лежал снег, Матвейка заметил, что из домика высунулась какая-то пушистая крыса с золотистой шерсткой. Она была похожа на Голубую, только очень маленькая. Немного погодя к ней подсела еще одна такая же. Матвейка, аж глаза вытаращил.

Софья Ивановна! — зашептал он, толкая в бок практикантку. — Что же они, усохли, что ли?

— Да это же у них маленькие родились!

— Какие маленькие? Я ж вот недавно, часа три, как заглядывал в домик. Там было только двое больших. А эти уж вон какие шустрые! Кабы маленькие, они бы ходить не умели.

— Нет, у нутрий дети должны сразу же после рождения уметь бегать и плавать.

— А зачем?

— Ну, этого уж я тебе не смогу сказать. Наверно, так нужно.

К двум маленьким на порог вылезли еще две. Они так старательно лезли вперед, что одна совсем вывалилась наружу, на снег. За ней выбежали и все остальные. Но холодный снег обжег их голенькие лапки. Они жалобно запищали: мма-а, мма! — и юркнули обратно в домик.

— Вот видишь, — сказала Софья Ивановна. — А мы хотели их на снегу разводить. Куда бы они делись вот с такими маленькими?

Матвейка понял, на кого она намекает, и ответил за Павла Федотыча:

— Ну, что же? Зато теперь мы уж хорошо знаем, как их надо разводить.

Когда растаял пруд, все маленькие высыпали наружу. Их было шесть штук. Они плавали и ныряли лучше отца с матерью. Купались они день и ночь. А когда вылезали, сейчас же начинали растираться — в точности как большие.

С первых же дней они начали есть траву и свеклу. Важно, как большие, они брали в руку травинки, долго полоскали их в воде, а потом уже начинали откусывать. Но, кроме этой еды, им, видно, еще хотелось и пососать у матери молока. А мать держалась как-то по-дурацки: ни за что не давала сосать. На берегу они сунутся к ней — она сейчас же прижимается к земле. Они, бедные, тычутся, тычутся ей в спину так и заснут у нее на спине. А на воде и еще хуже того: ляжет вниз животом и лежит, как колода. Не понимает, что они ведь не могут сосать ее под водой — захлебнутся же. Они и тычут ее опять в спину.

Матвейку очень беспокоило, как бы маленькие не подохли от этого. Он уже двадцать раз приставал и к Петру и к Софье Ивановне, но они толком ничего не могли объяснить, потому что сами не знали. Тогда Матвейка побежал к Павлу Федотычу.

— Как? Сосать не дает? — удивился Павел Федотыч. — Не может быть! Ну-ка, пойдем посмотрим.

— А можно нам посмотреть на маленьких? — пристали Варюшка с Леной. — Папа, возьми нас с собой!

— Ну, ладно, пойдемте. Только чтобы никакого писку.

Когда они пришли к пруду, обе старые нутрии сидели в домике, а у одной из них на спине сладко спали шесть маленьких золотистых нутрят.

— Вот, видите? — шепнул Матвейка. — Опять не дала. Они потыкались в спину да так и уснули.

— Ах, вот оно что! — улыбнулся Павел Федотыч. — Ну, это еще горе невеликое.

Он поднял крышку и взял двух. нутрят на руки. Они были меньше ладони, мягонькие и доверчивые, как дети. Один сунул нос в рукав, другой уселся на руке и стал есть травинку.

— Ребята, — сказал Павел Федотыч, — вот что я вам хотел сказать. Матвейка удивился, почему это мать подставляет нутрятам вместо живота спину? Вы видите: нутрия живет в воде. В воде она ест. На воде она целыми днями спасается от врагов. Но если она целыми днями плавает, то как бы она могла кормить своих маленьких, будь у нее соски на животе, как у всех животных?

— Ну, конечно, не могла бы, — сказала Лена.

— А-а, — вспомнил Матвейка, — теперь я знаю, почему они сразу научаются плавать.

Верно, — согласился Павел Федотыч. — Они рождаются очень самостоятельными. Но все-таки, чтобы мать могла их кормить на воде, соски у нее должны быть устроены…

— Знаем, знаем! — перебили ребята. — Там, куда они тыкались носами.