Ольга Перовская - Остров в степи

Павел Федотыч вытащил из ящика Голубую, раздвинул у неё мех, и ребята увидели на спине два ряда маленьких сосочков.

Сейчас па Украине живут только старый, разжиревший до двенадцати кило Отец и Голубая со своей семьей: сыновьями, внуками, правнуками и праправнуками. Два маленьких путренка, Пушок и Мартышка, наверно, и не догадываются, что их прадедушка с прабабушкой когда-то приехали из Южной Америки. Эти веселые зверюшки ходят среди людей так же свободно и просто, как собаки. Частенько они заходят в лабораторию, садятся на задние лапки и смотрят, как работают люди. Если на них никто не обращает внимания, то они обижаются и плачут: мма, мма! Пушка и Мартышку все очень любят и угощают всякими вкусными вещами.

Из лаборатории нутрята идут вдоль стенок дома, а потом перебираются через дорогу. Тут они знают одну дверь, где живет Варюшка. Они тихо ползут в комнату и садятся в огороженном уголке.

Там стоит коробка, а в ней кусочки сахара, морковки и хлеба. Пушок и Мартышка знают, что это для них. Они наедаются и тут же устраиваются на подстилке.

Скоро приходит из школы сама Варюшка. Ей уже не семь лет, а целых девять. Она по-прежнему очень любит животных и работает в кружке юных натуралистов. Главные коноводы в этом кружке — Индеец и Матвейка. Хотя там есть ребята гораздо больше их, но они всех забивают. Все это время они постоянно лазили в парк и многое там узнали.

— Киски мои пришли! — говорит Варюшка. И Пушок с Мартышкой капризно откликаются: мма!

Однажды в поселок приехал работник из Закавказья. Он объявил, что будет делать доклад о новом животном. Вечером клуб наполнился людьми. Человек стал рассказывать про коипу:

— Опыт, который вы провели с этим зверем, дал нам правильные указания, где и как его можно у нас разводить. Мы нашли для него тихие заводи и болота на реке Рионе. Там никогда не бывает зимы, и вода там не покрывается льдом. Деревья и травы растут круглый год. Густыми буковыми лесами, диким виноградом и ровным теплым климатом эта местность напоминает родину коипу.

— Там были выпущены нутрии после вашего опыта. В первый же год стадо их увеличилось во много раз. А сейчас их расплодилось столько, что приходится все больше и больше отстреливать их на шкурки и мясо. Если бы вы приехали к нам на Рион и посидели одну ночь на озере, в камыше, вы бы поразились, до чего их там много. Да вот, я вам покажу снимки.

Электричество в зале потухло. Все посмотрели на большое белое полотно. Там показывалась кинокартина. Словно из тумана, к зрителям придвинулось тихое лунное озеро. Вокруг него стеной возвышался тростник. Вдруг на гладкой поверхности воды закачались широкие круги, и высунулась тупая усатая морда.

Зверь плыл, почти стоя, все тело его было погружено в воду. Он причалил к берегу, словно маленький пароход. Вышел на берег, повернул морду к зрителям, открыл рот. Всем в зале показалось, будто из-под его усов раздалось негромкое: м-мма!

Тотчас же вся вода запестрела кругами, со всех сторон показались усатые морды. Звери вылезали на берег и там встречали новых, которые все плыли и плыли без конца.

Маленькие нутрята гонялись друг за дружкой, сваливались в кучу, прыгали, как котята. Старые самцы фыркали и дрались остервенело, как псы.

Все зрители восхищались, хлопали в ладоши. Только одному картина так не нравилась, что он все время отворачивался. Этот зритель был маленький Пушок. Он сидел на коленях у Вари, тер одну лапку о другую, а потом расправлял кулачком усы.

На зиму конюхи при помощи старой Минны разводили самок зебры по станкам, а дикие лошади Пржевальского зимовали среди снежных метелей и буранов. Ведь им еще на воле, у себя в Монголии, приходилось ночевать в снегу, и у них к зиме вырастала хорошая теплая шерсть.

А зебры в своей Африке никогда не знали холодов. Поэтому у них не создалось привычки надевать к зиме шубу. Их надо было прятать от морозов в теплом торпаннике.

С холодами зебры теряли свой веселый, бодрый нрав. Они зябли и делались сонливыми. Целыми днями они дремали в стойлах, и только когда весеннее солнышко снова начинало припекать, зебры, почуяв его сквозь стены, оглушительным ревом и лаем приветствовали возвращение лета.

Когда в торпанник приходили новые люди, служащие всегда говорили им:

— Вот это Пальма, зебра Чапмани. Видите, у нее полосы широкие и редкие? А это вот, с узенькими частыми полосками и побольше ростом, это Минна, зебра Греви.

Минна отлично знала эту фразу. Она без ломанья подходила к решетчатой двери, заранее облизывая губы, так как обычно после такого представленья на свет появлялся сахар.

Пальма была более мрачного нрава. Зимой, стоя в станке, она часто злилась и прижимала уши. А в эту зиму она раза три даже кидалась на людей, лязгая оскаленными зубами.

Но ей все прощалось, потому что ранней весной она должна была ожеребиться и принести удивительного жеребенка.

Этого жеребенка с нетерпением ждали Павел Федотыч и весь поселок.

Варя и Лена, Матвей и Индеец сделали себе даже такую моду: утром, как загудит гудок, и вечером, перед тем как потухнет электричество, они просовывали головы в окно караулки и спрашивали:

— Дедушка Федоренко, что у Пальмы не родился еще кто-нибудь?

Один раз дедушка сморщил еще больше свое морщинистое лицо и сказал:

— Готово уже, родился.

— Ну! Правда? — Дети обежали кругом, влетели к нему в караулку. — Где он? Дедушка Федоренко, покажи!

Дедушка погладил свою желтую бороду, опять сморщил лицо и развел руками:

— Видите, какое дело. Часа этак два тому назад родился у ней кто-то малый-малесенький, ровно блоха. Мы с техником зашли в станок поглядеть на него, а он, этот малесенький, ка-ак сиганет! Да и залез нашему технику под сорочку. Уж мы его искали, искали, все белье перетрясли — нет его, да и шабаш. Либо в щелку вот тут провалился, либо так и унес его техник на сорочке. Вот, значит, какое дело, ребята. Пропало Пальмино дите. Родилось да и сгинуло.

— Ну, это ты врешь, — обиделась Варюшка. — У Пальмы родится конек. Розовый конек с черными лентами. Очень нарядный и сильный. Его отец — дикий жеребец Мижур, а мама его — Пальма. От лошади и зебры не может родиться блоха. У них может быть только зеброид. А если ты, дедушка Федоренко, будешь только смеяться над нами, то мы больше не придем к тебе.

Ребята встали и, бросив на деда взгляд ненависти п презрения, направились к выходу. Дед дал им дойти до двери и тогда сказал:

— А может вернетесь? Я давно хотел рассказать вам про этих зеброидов, да все некогда было.