Ольга Перовская - Остров в степи

День и ночь сидели на гнезде страусы. День и ночь струился горячий воздух по трубкам в инкубаторе. Страусиха в гнезде перекатывала яйца клювом. Немец в инкубаторе перекатывал их своими длинными ловкими пальцами.

Через месяц яйца стали сами крутиться на столе: это в них брыкались маленькие страусята. Еще дней через десять, когда Страус Иваныч запел однажды немецкую песенку:

страусята в яйцах услышали и подтянули ему тоненькими голосами: пи-пи-пи… Техник стал частенько ночевать в инкубаторской. Днем его и подавно никогда не бывало дома. Его жена подружилась с женой Павла Федотыча, и они вдвоем ругали своих мужей «полоумными».

У Лены в школе появилось два «неуда». Учителя никак не могли понять, что на степи и в инкубаторе вот-вот начнут вылупляться новые страусята.

А тут еще произошла история с Дикочкой. Из-за него чуть не пропало все дело.

Дикобраз жил со своей женой и маленьким Диком в углу, возле сетки. Каждый день он ходил на огород воровать морковку. Путь его лежал как раз мимо страусовой песчаной горки.

И вот как-то вечером он шел и вдруг наткнулся на страуса, сидящего на гнезде. Самум угрожающе зашипел. Дик тоже развоевался: взъершил свои острые иглы и прет прямо на гнездо. Самум хотел ущипнуть его и чуть не проткнул себе глаз иголкой.

Дик рассвирепел не на шутку. Он повернулся к страусу спиной и всадил в него иглы. Ему хорошо было воевать: ведь он же мог нападать, как хотел, а Самум очень боялся за яйца. Он прикрывал их своим телом и только старался пугать разъяренного Дика трещаньем и шипом.

Когда пришли люди, Самум был весь изранен. Песок в гнезде сделался красный и мокрый от крови. Дикобраза как следует вздули метелкой, а к Самуму пришлось вызвать доктора Иосифа Касперыча, чтобы он забинтовал ему раны.

— Вот дурак! — удивилась Лена. — Чего же он не встал да не отлупил его сам хорошенько?

— Нет, он не дурак, — ответил техник. — Ты напрасно его ругаешь. Это только показывает, какой он хороший отец. Страусы вообще никогда не бросают своего гнезда во время опасности. Они защищают его до тех пор, пока не умрут сами Вот у нас в прошлом году был случай. Недалеко от гнезда прорвало запруду. Было это вечером, сидел тоже самец. Вода хлынула прямо на гнездо и стала затоплять его. Страус и не подумал уйти. Вода все прибывала. Она была холодная, страус начал замерзать. Но он все-таки не двинулся с места. Он только шипел и трещал, как сегодня на Дика: хотел запугать воду. Наутро там, где было гнездо, образовалось целое море. А из воды торчала расстроенная голова на посиневшей от холода шее: страус все еще сидел на яйцах, прикрывая их телом. Вот видишь, Ленхен, какие они молодцы! А ты говоришь: дурак.

Немец засмеялся и прибавил:

— Ты думаешь, почему у них такой самодовольный и гордый вид, у страусов? — Потому что они с детства привыкают гордиться своим отцом. Они смотрят на всех зверей сверху вниз и думают про себя: наш отец молодец! Небось, у вас ни у кого нет такого.

В последние дни Самум частенько пристраивался сбоку гнезда. Вместе с Высокой они выкатывали яйца и внимательно изучали их. К этому времени на яйцах появились какие-то темные пятна.

У страусовых яиц скорлупа очень толстая. Маленький, слабый страусенок ни за что бы не смог пробить её и выбраться на свет. И вот оказывается, что все время, пока он рос, у него из клювика выделялась такая едкая жидкость. Эта жидкость постепенно так разъедала скорлупу, что к моменту рождения страусенку нужно было только мотнуть головой, чтобы клювик легко высунулся наружу.

Один раз страусы разглядывали, разглядывали так яйца и вдруг заметили один высунувшийся клювик. Они заволновались, наклонили над яйцом свои головы и стали как будто совещаться.

А в яйце шла возня. Страусенок тужился, пыжился и стучал в скорлупу затылком.

Когда так же закопошились страусята в инкубаторе, Лена испугалась, что они раздавят о жесткую скорлупу свои слабенькие затылки.

— Нет, они ведь хитрые! Подожди, вот родятся, так я тебе покажу, какая у них штучка приспособлена, — пообещал ей Сорочко.

Страусенок покричал, повертелся и вдруг — крак! Яйцо разломилось, и страусенок спиной вывалился наружу. Он был горячий, голый и мокрый. Он совершенно не мог ходить, а только перекатывался на своем огромном, как надутый резиновый мешок, пузе. В этом мешке был большой запас питательного желтка, так что первые шесть дней своей жизни страусенок ничего не ел.

Маленькие скрюченные ножки страусенка беспомощно болтались по бокам мешка. Но чуднее всего была его голова. Сорочко недаром успокаивал Лену. На затылке у страусенка была надета большая мягкая подушка. Это такая специальная мозоль для того, чтобы крепкая скорлупа не раздавила ему мягкой головенки.

Вывалившись из яйца, страусенок запищал во все горло. По правде сказать, он был очень, очень некрасивый.

Но Самум вовсе не думал этого. Он с восторгом оглядел своего первенца и сейчас же осторожно подгреб его головой к себе. Мягкие шелковые перья у него на груди разделились. Он прижал к телу и прикрыл теплым пуховым одеяльцем свое ненаглядное дитятко.

Так в степи над рождающимися малышами целый день склонялись взволнованные страусовы носы.

В инкубационной тоже целый день было волненье. Два озабоченных лица — Сорочки и долговязого техника — наклонялись над мокрыми детенышами. Страус Иваныч так же, как и Самум, прижимал страусят к груди, только вместо роскошного шелкового пуха у него был засаленный старенький пиджачишко.

В инкубационной было тепло. Страусята быстро обсыхали и покрывались торчащими колышками, из которых потом образуются перья.

Сорочко готовил специальный стеклянный ящик с паровым отоплением — элевезу. А Страус Иваныч взвешивал поворожденных на весах.

Самый первый страусенок потянул полтора кило. Лене показалось, что это страшно много. Она приняла его с весов и с гордостью сказала:

— Вот он какой!

И украдкой поцеловала его в тепленькую спинку.

Когда вылупились все страусята, к песчаной куче в степь явились Сорочко и Лена. У них были веселые, хитрые лица, как будто они собирались здорово надуть страусов. Лена держала в руках банку с разведенной сажей, а у Сорочки был большой лист белой бумаги, исписанный крупными буквами, и толстая папка.

Сорочко поднес свой лист к самому носу страуса и спросил:

— Вот. Бачишь, что тут написано? Ну, что ты на это скажешь?

Самум заглянул в бумагу, похлопал глазами и опять нагнулся к маленьким. Лена решила, что это как раз то, что надо, и захлопала в ладоши:

— Согласен, согласен! Видишь, головой кивает.