Эрнест Сетон-Томпсон - Зверь [сборник]

На пятый день, когда двум огромным дугам вот-вот надлежало встретиться, образовав замкнутое кольцо, прискакал вестник на загнанной лошади и закричал: «Вы вообще не там ищете его! Он позади вас! Он только что загрыз священника, отца ле Пюи!»

Охотникам ничего не оставалось, кроме как все-таки свести два отряда вместе, но, не образовывая круг облавы, они рассыпались цепью, направились на север, где произошло убийство, — и вновь принялись искать, искать, искать. Наконец были найдены нужные следы, и маркиз приказал снова развернуть ряды загонщиков. Они повторили прежнюю тактику, но теперь вестник примчался уже на третий день — и был он воистину как Смерть на коне бледном: «Разворачивайтесь! Его нет там, куда вы идете! Он объявился в Дроме, только что растерзал там семью Монтелимар, несколько человек!»

Снова пришлось перестроиться, сменить направление и искать, искать, искать. День за днем, неделя за неделей. Да, почти месяц за месяцем. Люди были измотаны бесконечными бросками с места на место, скверной едой, бессонными ночами. Но они получили приказ — и исполняли его, как солдаты, даже те из них, кто солдатами не был.

Искать, искать, искать. Долгие семь недель показались бесконечными. И вот наступил памятный день 18 сентября, когда следовавшие в загонных цепях сигнальщики и огни на дальних холмах порознь и вместе подтвердили долгожданную весть: наконец-то окружение — пятнадцатое по счету окружение! — удалось. Великий волк был внутри облавного кольца.

Наученные горьким опытом, люди знали: если окружаешь La Bête , надо идти не в десяти футах друг от друга, но буквально плечом к плечу, чтобы атакующего волка могли встретить как минимум трое одновременно. Большинство загонщиков было вооружено копьями; все они были сильными мужчинами и, казалось, такая троица могла бы одолеть кого угодно, — но то-то и оно, что Зверь внушал страх даже им, причем страх этот был более чем обоснованным. La Bête никогда не упускал свой шанс. Говорят, что в эти долгие мучительные недели он ухитрился порвать не менее дюжины копейщиков из охотничьих отрядов. Он не избегал встреч с врагом, а буквально жил войной — но доселе оставался неуязвим.

Однако теперь ему не уйти. Многие загонщики уже видели его своими глазами: гигантский волк, темноголовый, с тремя полосами на боках. Еще два дня преследования — и вот оно, радостное 20 сентября: живая петля начинает стягиваться. Тем не менее до завершения еще далеко, хотя лай псов на поводках и звуки колокольчиков, которые несут все копейщики, уже будоражат душу и сводят с ума.

В загонном кольце оказались и обычные волки. Теперь их не щадили — но главный волк все еще был жив и очень опасен, так что беспримерно долгая охота продолжалась, понемногу приближаясь к неизбежному исходу: решительной схватке.

Остающееся у него пространство все сужалось. Его уже видели не изредка, а постоянно: огромный волк то и дело мелькал в густых зарослях. Наконец горнисты затрубили со всех сторон. Это был так называемый аррет, известный здесь каждому сигнал: «Ар-та-рата-ра та-ра та та-та! Тишина, внимание! Никому ни слова, всем стоять!»

Люди повиновались. Лишь псам этот сигнал был не указ, и они, чуя зверя, изо всех сил рвались с поводков.

Энневаль прокричал что-то. Его услышали не все — и тогда громкоголосый герольд, всегда следовавший за ним, зычно повторил слова маркиза:

— Пришел час отмщения!

Лютый зверь загнан!

Он перед нами, осиротивший сотни семей!

Зверь-изверг, который не знал ни милосердия, ни поражения!

Он ждет тех, кто вступит с ним в смертный бой!

Кто примет его вызов?

Есть ли здесь те, кто хочет утолить жажду мести?

Кому тяжка будет жизнь, если он не обагрит руки кровью дьявола?

Дьявола, убившего его родных и близких?

Кто предъявит «право кровника», которое выше самой смерти?

Многие смельчаки закричали, что у них есть такое право и они готовы его предъявить. Их оказалось даже чересчур много, предстояло сделать выбор. Маркиз сделал знак самым умелым из профессиональных охотников, которым надлежало составить ударное острие собирающегося отряда — это были Антуан, Рейнхард и Обюссон, — а потом присоединил к ним с полдюжины «кровников». Большинство из них принадлежали к сельскому дворянству, но вдруг вперед вышел простолюдин, глаза его пылали, а голос звенел:

— О мой господин, не откажи мне! Я Куэльяк из Лодева! Я знал Зверя первым, я встретил его — мне его и проводить! Он убил моего отца. Две души сейчас требуют мести — отцовская и моя, господин! У меня двойное право: приказ от Господа Гнева и долг перед Зверем. Молю тебя, господин мой, не откажи!

Энневаль кивнул, и Куэльяк занял место в отряде, десятым.

Маленькая группа мстителей вошла в небольшую рощицу. Казалось, здесь все еще царила тишина: хотя трубы сигнальщиков и лай собак продолжали звучать, это происходило словно бы в каком-то ином мире.

Железная десятка продвигалась вперед — а навстречу ей выскакивали волки. Обычные звери, ополоумевшие, не понимающие, что происходит, они все же видели, что им не уйти, — и в отчаянии бросались на мстителей. Их без промаха встречали фальчионы [55] Фальчион — массивный рубящий тесак: иногда его снабжали длинным древком, превращая таким образом в подобие японской нагинаты. Это совершенно не охотничье оружие: по-видимому, Сетон-Томпсон имеет в виду так называемые байонетты, которыми сельский люд пытался защищаться от Жеводанского зверя. Байонетта представляла собой обычный поясной нож, привязанный к дорожному посоху, так что получалось импровизированное копье. : клыки простого волка бессильны против стали в умелых руках.

А потом из зарослей показалось существо, ростом намного превосходящее обычного волка.

— Внимание! — закричал кто-то из десятка. — Engarde — к обороне! Он идет!

Величаво ступая, волк-исполин, Аякс своего рода, вышел на людей, постоял мгновение, оценивая взглядом их строй, численность, оружие, — и ринулся вперед.

— Engarde! Держись! Engarde!

Черное тело ударило в сомкнувших ряды мстителей с такой силой, словно их атаковал бык, а не волк. Рейнхард был вооружен тяжелым мушкетом крупного калибра: его «ручная пушка» рявкнула — и выстрел ударил La Bête в правый бок. Волк пошатнулся, но человек опрокинулся навзничь от жестокой отдачи, и для него это закончилось хуже, чем для Зверя, который мгновенно оказался на Рейнхарде и нанес ему смертельную рану. Тут рядом со Зверем возник Куэльяк, сжимавший в руках широколезвийное копье-рогатину, с каким ходят на кабана. Могучий удар — и губительное острие глубоко пронзило волчью плоть; но La Bête налег на древко, заставил человека сделать шаг назад… Споткнувшись о распростертое тело Рейнхарда, Куэльяк не удержался на ногах. Зверь дотянулся до своего врага, жестоко истерзал Куэльяку лицо, вскинутую для обороны руку, запустил клыки в шею и исторг жизнь — в тот самый миг, когда Антуан Энневаль и Обюссон, шагнув вперед с занесенными фальчионами, пронзили его самого.