Эдгар Берроуз - Забытое приключение Тарзана

— Все в порядке, Билли, — сказал Хенсон. — Ты убедил меня.

— А вас, барышня? — обратился Билли к Джин.

— Мне не нравится это, — сказала Джин. — Но я, же иду… Папа, я продолжаю думать о Тарзане и тех обезьянах. Мог ли он на самом деле быть воспитан ими?

— Ну ты же не думаешь, что он лжец, — сказал Хенсон.

— Нет, — покраснела Джин. — Но это просто так фантастично.

— Прежде всего, — сказал Хенсон, — они не являются по-настоящему приматами. Это просто удобная трактовка. Они значительно более гоминиды, чем гориллы. Ближе к австралопитекам. Я полагаю, что они имеют рудиментарный язык. Если же нет, то Тарзан никогда бы не научился говорить. Если после определенного момента в развитии ребенка, он или она не научится говорить, ребенок никогда более не сможет этого.

— Я знаю, что все это такое, — заметила Джин. — Вы же знаете, что это так. Просто так трудно принять все это.

— Вот, что я думаю, — сказал Хенсон, улыбаясь, — ты скорее очень заинтересована в самом Тарзане, а не только в его прошлом.

— Папа!

Вскоре после рассвета, солнце ярко осветило джунгли, которые исходили паром, в то время как жара все увеличивалась, а вся вода от дождя выпаривалась. Птицы начали щебетать на деревьях, а обезьяны залопотали и зашумели в ветвях. Билли предложил подстрелить одну из обезьян для еды, но, ни Джин, ни Хенсон не согласились на это, полагая, что зверушки были слишком милы.

— Они милые, это нормально, — сказал Билли, — но их также хорошо готовить, если насадить их на вертел. Это обезьянки Тарзана. Они, несомненно, хорошо выглядят. Вкусные и жирные. Я хотел бы насадить одну из них на вертел.

— Я не думаю, что Тарзану понравилась бы эта идея, — усомнилась Джин.

— Вы правы, — сказал Билли. — Мы не будем говорить, что я сказал это. Но я говорю вам, когда вы будете достаточно голодны, обезьянки будут выглядеть для вас менее мило и более упитанно.

Вскоре носильщики, молчавшие всю ночь, начали шутить и смеяться. Они рассказывали истории о двух своих погибших товарищах. Истории их жизни и подвигов. Они сказали все, что они могли бы сказать хорошего в их честь, и старались не грустить. Мертвые люди жили своей жизнью, как могли, и теперь они пошли в другую сторону, куда в конечном итоге уходят все люди.

В полдень они наткнулись на дикого вепря, и Билли выстрелил в него. Путешественники разбили лагерь, а вскоре после этого уже жарили свинину на вертеле над крупным костром. Мясо было хорошим и сладким, и вскоре все стали чувствовать себя отдохнувшим и свежими.

Хенсон, с животом, полным жареной свинины, считал, что худшее уже позади, и что они постепенно и гладко выбрались из передряги.

Конечно же, он был неправ.

А в лагере предателей все было не так хорошо. На самом деле, лагеря больше не было, и, когда Уилсон и Кэннон подошли к нему, они нашли Громвича.

Часть его, в любом случае. А на самом деле, лишь голову. Она была зажата между низкими ветвями деревьев примерно на высоте их роста. Остальной части его тела нигде не было видно.

Кэннон хмыкнул. — Громвич, кажется, потерял голову.

— Твоя сентиментальность ошеломляет меня, — съязвил Уилсон.

— Глянь-ка сюда, — сказал Кэннон, вынимая свой нож из ножен и тыча им в рот Громвича. — Он не выжил, но оставил здесь парочку своих зубов, а они оказывается золотые.

Кэннон использовал острие своего ножа, чтобы выковырять зубы. А затем положил их в карман.

— Конечно же, ты не захочешь выварить его голову, — сказал Уилсон, — и сохранить её на память?

— Кабы я знал, равно, как и имел время, — вскинулся Кэннон, — то сделал бы это.

— Ты неисправим, Кэннон. Неужели в тебе нет ничего святого.

— Я беспокоюсь только о практических вещах, — сказал Кэннон, — таких, как, допустим, хватит ли нам припасов? Патронов. Оружия. Посмотри на это с другой стороны, Уилсон. То, что Громвич мертв, имеет и свою хорошую сторону. Теперь нам придется просто разделить то, что мы заполучим только на двоих.

Кэннон поднырнул под ветви, которые удерживали голову Громвича, и последовал в направлении лагеря.

— Эй, — окликнул его Уилсон. — Если бы Громвич нашел наши головы, висящие здесь, то он бы похоронил нас. Разве ты так не думаешь?

Кэннон повернулся и посмотрел на Уилсона. — Да. Он перерезал бы горло за доллар, но он был таким. Но то, что сделал бы Громвич в отношении нас это одно. А то, что я буду делать, это совсем другое. Ты и копай яму, если чувствуешь себя таким уж христианином. Моя точка зрения такова, что он не заслуживают ничего не большего, чем Талент, а Талент не получил ничего, и ты сам не хотел давать ему ничего. С чего это внезапно стал таким сентиментальным?

— Просто говорю, что Громвич бы сделал это и все.

— Похорони его башку, если так хочешь. Как по мне, то пусть черви позаботятся о нем.

С этими словами Кэннон продолжил свое движение в то место, что осталось от лагеря.

Уилсон бросил долгий твердый взгляд на голову Громвича. На лице Громвича осталось выражение. Не ужаса. А просто удивления. Его почти беззубый рот отвис, как будто в идиотском удовлетворении. Казалось, как будто он только, что открыл подарок и нашел именно то, что так сильно хотел.

Уилсон нырнул под ветви и последовал за Кэнноном к лагерю. Он понял, что теряет контроль над Кэнноном. Кэннон постепенно начинает видеть себя старшим псом из пары, и Уилсон был уверен, что ему придется устранять Кэннона в какой-то момент времени, или, по крайней мере, научить его манерам. Но сейчас Уилсон нуждается в нем, по крайней мере, пока они не найдут город, и не отыщут клад, который там был. Затем, когда Кэннон поможет ему вынести сокровища, он убьет его. Быстро и безболезненно. Выстрелом в затылок.

С равным успехом, Уилсон осознавал, на самом деле, если это не он убьет Кэннона, то тогда уже Кэннон убьет его самого.

Когда Хант пробудился, солнце уже ярко светило через отверстие в расщелине, которая вела в пещеру. В воздухе пахло прохладной и сладостью. Он увидел, как Тарзан спит, по всей видимости, совершенно расслабленно, на неровной каменистой земле, с Нкимой, обняв его в своих руках. Огромного льва нигде не было видно.

Тарзан открыл глаза и посмотрел на Ханта. — Не смотри в упор, если ты смотришь на кого-то. Я смог почувствовать тебя. Всегда старайся бросить быстрый взгляд, захватив то, что видишь, но удерживайся от пристального взгляда. Если человек достаточно чувствителен, он может чувствовать взгляд других людей

— Прости… А где ты взял эти ножи?

— Я нашел их. В углу одной из пещер находилось захоронение и оружие.

Сердце Ханта начало биться быстрее. Его любовь к антропологии и археологии вспыхнула ярким пламенем. — Неужели, а можно мне на это взглянуть?