Антоний Фердинанд Оссендовский - В людских и лесных дебрях

— Вы что там с ума посходили! — крикнул один из моих казаков, разъяренный медлительностью хозяев дома. — Заставляете ученого человека стоять на такой жаре!

Этот выкрик подействовал. Спустя мгновение появилась пожилая женщина, отворила ворота и проводила нас в комнату, объясняя:

— Мы напуганы, господин, простите! Ходит тут по людям молва, что «Одноглазый» рыскает где-то поблизости и собирается прийти к нам, чтобы взять откуп. Наши крестьяне, может быть, справились бы с ним, но потом придут чиновники и полиция, начнутся авантюры, следствие, суд. В такое горячее время для земледельца, нужно будет ехать в суд, в город. Лучше уж никого не впускать!

Мои казаки громко рассмеялись.

— И то, мудрые из вас люди! — воскликнул старый казак, высокий и худой, с быстрыми нервными движениями. — Что же до самой смерти будете сидеть замкнувшись в хатах?

— Это будет видно дальше! — оправдывалась женщина, хлопоча с чаем. — Садитесь, пожалуйста, располагайтесь, мигом приготовлю чай и угощу вас горячим пирогом с рыбой!

Но мы уже давно расположились и почти лежали на широких лавках, измученные жарой и борьбой с комарами, которые едва ли не собирались высосать из нас всю кровь. Иначе не смог бы объяснить их ожесточение в этот день.

Даже мои проводники, уже привыкшие к этой «небольшой» лесной неприятности, ругались так энергично, что даже кони оглядывались с упреком.

Мы напились чаю, съели превосходный пирог из свежей калуги, рыбы из рода осетров, и решили немного отдохнуть. — Я не буду спать! — заявил старший проводник. — Пойду познакомлюсь с крестьянами-чудаками. Может, у них узнаю что-то об угле и золоте. Ну-ка подскажите, бабушка, вероятно, ваши крестьяне бродят по тайге?

— А как же! — ответила хозяйка. — Лес рубят, охотятся, собирают кедровые орехи…

— Вижу, что живете вы, как у Христа за пазухой — засмеялся он весело. — И хорошо ли вам тут живется?

— Хвала Богу — хорошо! — ответила и перекрестилась набожно старушка.

— Земля урожайная, хлеба имеем в достатке и продаем его в Хабаровске и Николаевске, скота сколько нам нужно, крестьяне соболей и куниц бьют, с гольдами [13] Монгольское охотничье племя, кочующее в лесах на Уссури. , торгуют спиртом, табаком, порохом и спичками, а те платят золотом и мехами. Они для нас самые ближайшие соседи и мы у них более всего покупаем или берем на комиссию. Все их товары через нас идут дальше к железной дороге и в город. Только один Голенко прошлой зимой купил пятьсот соболей и продал в Хабаровске!..

Говорила она с восторгом, счастливая своим благосостоянием и успехом.

— Жить бы здесь с вами и не умирать! — воскликнул мой казак, а другой взорвался громким смехом и воскликнул:

— Хорошо вам, а сами себя закрываете в хатах, как в тюрьме!..

— Это только сейчас, ведь «Одноглазый»… — разъяснила баба, моя посуду.

Я заснул во время этой болтовни, а когда проснулся, заметил, что мой проводник уже готов к дороге. Рассчитался я с хозяйкой, и выдвинулись мы в путь. Спустя несколько часов езды через лес, по-прежнему преследуемые комарами и большими паутами, которых казаки определяли одним и тем же названием «гнус», встретили мы рядом с тропой следы колес, а в каком-то полукилометре далее — спрятанный в чаще шалаш, в котором застали трех искателей золота, уже изрядно пьяных.

После приветствия, проспекторы осторожно расспросили нас, кто мы такие и, тотчас же успокоились.

Я осмотрел их шахту с золотоносным песком, дав торжественное обещание, что никому из властей о ней не расскажу и, поехали мы дальше.

— Повезло, по-видимому, этим крестьянам что-то большее наскрести из земли! — заметил пожилой казак. — Это уже богатая «группа», так как у них два коня с телегами, да и водки в избытке! Не часто это происходит с оборванцами, что живут одним днем!

На ночлег мы остановились в глубоком ущелье, по которому тек ручей, громко шумя в каменном русле.

После ужина я завернулся с головой в широкий брезентовый плащ и заснул на мягкой подстилке, которую мне устроили казаки. Сквозь сон я слышал какой-то шум, чьи-то шаги, фырканье коней, но так как ничто это меня не интересовало и нечего было у меня украсть, кроме лежащих рядом со мной под плащом ружья и револьвера, продолжал спокойно спать.

Я проснулся, когда солнце уже было высоко в небе. Казаки сидели у костра и пили чай. Заметив, что я уже не сплю, подошли ко мне и сообщили, что убежали два вьючных коня и что они не смогли их найти, так как, видимо, пошли они в сторону домов, пробитой уже нами дорогой.

— Сейчас едем на поиски! — произнес пожилой проводник, подходя к оседланному коню. Я заметил, что конь был весь в пене, как после долгой и тяжелой дороги.

Казаки уехали.

Я ждал их очень долго, так как уже вечерело. Ругал и их, и коней, как мог и как умел. Только около семи вечера услышал я издалека стук подков и людские голоса. Спустя несколько минут вынырнуло несколько всадников. Когда они приблизились, узнал я полицейские шапки и мундиры.

— Не двигаться, будем стрелять! — крикнул всадник, едущий во главе отряда, и поднял карабин.

Я ничего не понимал. Нападение полицейских на путешествующего ученого? Это даже в России редко случается.

— Хорошо, не двигаюсь! — ответил я.

Они подъехали и потребовали предъявить документы. Так как все мои бумаги были в порядке, заверены подписями самого губернатора, полиция сразу изменила тон и сошла с коней.

Когда мы уже сидели около костра, командир отряда с видимым беспокойством спросил:

— Весьма извиняюсь, но каким образом вы сговорились с «Одноглазым».

— С кем? — спросил я.

— С бандитом… с очень опасным бандитом, «Одноглазым».

— Поскольку его так зовут, он должен иметь один глаз, а я такого человека не знаю! — ответил я решительным голосом.

— Вы не признаетесь? — спросил удивленный полицейский.

— Не отпираюсь, но утверждаю, что из моих людей, которые поехали на поиски лошадей, никто не обладает таким изъяном!

Полицейский пожал плечами и, обратившись к своим коллегам, воскликнул:

— Ну-ка, приведите сюда и покажите этому господину «Одноглазого»!

Немного погодя передо мной стоял мой пожилой проводник, а из-за его спины выглядывало глуповатое, испуганное лицо второго казака.

Удивлению моему не было границ. Мой проводник, а это был он, собственной персоной, обладал одним глазом: кровавая яма левого глаза была залита слезами, а веко висело над ней безвольно. Второй, здоровый глаз, смотрел на меня весело и плутовски. Звеня надетыми кандалами, он склонился передо мной и пробормотал:

— Извиняюсь за неприятности по моей вине!

Полицай отвел их в сторону. Я же должен был дать объяснение, каким образом нанял в деревне, расположенной у станции железной дороги людей, не совсем подходящих для личной охраны.