Антоний Фердинанд Оссендовский - В людских и лесных дебрях

Я спрятался за сеном и выстрелил несколько раз, целясь в розовые тела пеликанов. Одна из птиц, раненная в крыло, упала в тростники, растущие по другому берегу речки. Поэтому я все же был вынужден перебраться на другой берег. Собрав сено, бросил его толстым слоем на промоину и, тотчас же, в одно касание ногами по этой сомнительной опоре, перебежал на другой берег. Поднял пеликана и, добив его, вернулся к реке со своим трофеем. Задержавшись у «сенного моста», я перебросил на лед свою добычу в сторону оставленного на другом берегу ружья, сам же, разбежавшись, попытался переправиться предыдущим манером. Но вымокшее сено утонуло под моими ногами, а я рухнул в воду с головой. Когда я, двигая руками и ногами, постарался выплыть на поверхность, моя голова ударилась об лед, который не пускал меня наверх. Меня ужаснула резкая мысль, что я подо льдом и, поэтому не могу терять ни минуты. Вдруг я вспомнил совершенно отчетливо, что упал под лед лицом вперед, а значит открытое ото льда пространство находится за мной. Отталкиваясь от льда руками и борясь с течением, я передвигался плечами вперед, и через несколько секунд вода выбросила меня. Моя голова уже было снаружи. Огляделся, «Верный» стоял на льду и, повернув голову в мою сторону, с удивлением разглядывал меня. С трудом я выбрался из глубокой и быстрой речки на ее крутой болотистый берег и, печальный, мокрый и дрожащий, направился в лагерь. Там переоделся и высушил вещи. Товарищи же дали мне водки с перцем, что отлично разогрело меня. Перед заходом солнца уже я сидел в укрытии на серн, в зарослях Старого Озера, вспоминая подробности опасного приключения этого дня.

В этот вечер мне не повезло. Видел несколько серн, но шли они далеко, и стрельба по ним дробью была бы бесцельной.

Когда я сидел, высматривая добычу, в какое-то мгновение мне почудилось, что верхушки тростников передо мной едва заметно шевельнулись. Я начал внимательно всматриваться в гущу тростников и, снова на короткий миг, на одно мгновение ока, показалось мне, что два огненных зрачка проницательно погрузились в мои глаза. Был это взгляд настолько тяжелый и полный острой ненависти, что какой-то неприятный холод закрался мне в сердце. Я снова начал искать эти глаза, но напрасно.

«Привиделось мне!» — подумал я, но в этот момент Лютер, стоящий справа от меня, громко крикнул:

— Тигр! Тигр!..

Я выскочил из укрытия и еще успел увидеть длинное полосатое тело тигра, который громадными прыжками мчался склоном холма, за которым начиналась топь.

Тогда только дал я себе отчет, что несколькими минутами назад мои глаза встретились с горящими глазами ужасного хищника. Видимо он собирался, или напасть на меня, или же проскользнуть незаметно.

Выбрал он на мое счастье последнее, иначе бы я погиб, без всякого сомнения.

Когда мы осмотрели место, где я видел глаза тигра, опытный охотник, инженер Головин, произнес, показывая на следы, оставленные на болоте лапами хищника, подобные большой тарелке.

— Тигр здесь притаился и присел на все лапы, прижавшись к земле всем телом, потому что был готов к прыжку… Но ушли вы от неизбежной смерти!

Говоря это, он снял шапку и набожно перекрестился.

И таким образом, в течение двадцати четырех часов находился я три раза перед лицом смерти, которая угрожала мне сперва гибелью в топи и подо льдом глубокой и быстрой речки, а позже смертью… в желудке тигра.

Судьба чрезмерно постаралась в этот день в предоставлении мне сильных ощущений на болотах озера Ханка.

Когда мы вернулись из этой охотничьей экспедиции во Владивосток, я прочитал в Географическом Обществе подробный реферат обо всем, что видел на Ханке и предложил, что через несколько недель, когда уже наступит лето, отбуду я с консерватором музея, молодым энтомологом, в новое путешествие на озеро Ханка, для пополнения зоологических коллекций.

С моим предложением согласились полностью и в мае уже мы были готовы к путешествию.

Наступили ясные, горячие, полные солнечного блеска дни. Все деревья и кусты уже распустились и цвели. На лесных полянах буйно разрослись лилии, пионы и диоскореи (Dioskorea). Изумрудные молодые листья покрывали ясени, липы, пробковый дуб, грецкий орех и грабы. Цвела яблоня и черемуха. Ночами в лесной чаше мерцали летающие огоньки. Это были светящиеся насекомые, которые ползали в густой сочной траве, подсвечивая себе, как бы фонариками, в поисках пищи. Пели мечтательные соловьи.

Над залитыми солнцем цветами носились огромные, как ласточки, темно-синие бабочки Маака ( Papilio Maackii ) и желтые крапчатые Аполлоны… Всюду бурлило и клокотало от живых существ, радующихся лету, жарким дням и таинственным теплым ночам.

На Ханке все изменилось. Зеленое море тростников и кустов сливалось на горизонте со сверкающим зеркалом озера. Оно было подобно громадному алмазу, оправленному в зеленую эмаль, украшенную алмазами более мелких озер. На севере, извиваясь, как тонкая змея, среди поросших лесами берегов вытекала из Ханки река Сунгача. Этой рекой брели осенью на родину корейцы со своими сокровищами, вырванными дебрями, а за ними устремлялись казаки и российские крестьяне, с целью убийства и грабежа.

Над зеленым морем тростников, камыша и кустов не поднимались уже, как ранней весной, неисчислимые стаи гусей, уток и лебедей; не метались в воздухе ловкие бекасы, не кричали протяжно и тонко хищные птицы, выглядывающие добычу.

Все, что было здесь во время перелета, уже улетело на Север, а что должно было остаться на целое лето и осень, осталось и спряталось в чаще зарослей и в лабиринте ручьев, речек и малых озер.

Об охоте не могло быть и речи, так как птицы были заняты своими гнездами и ожидали будущее потомство.

Мы занимались с товарищем другим спортом.

Он блуждал по зарослям, ловя бабочек, жуков и других насекомых, я же, вооруженный хорошим английским спиннингом и небольшой сетью, устраивал нападения на водных жителей озер и речек котловины Ханка. Моей добычей становились щуки, карпы, караси, лини, а также особенный вид рыб, так называемый «касатка». Это небольшая желто-серая рыба, длиной около тридцати сантиметров, напоминающая акулу. На ее хребте и нижних плавниках имеются острые шипы. Эти касатки попортили мне много крови, потому что, плавая стаями, они набрасывались на мои приманки, отпугивая других рыб и вызывая мои проклятья, так как они не были пригодны для еды и коллекций, как самые заурядные в этом крае.

Я достаточно долго кочевал в окрестностях Старого Озера, о котором уже упоминал в предыдущей главе. Заметив большое количество рыбы, плещущейся после захода солнца, я решил там устроить большую рыбалку. Забросил в озеро большую сеть, называемую в Сибири по-татарски «морда». Она выглядит, как мешок, приобретающий объемную форму благодаря деревянным обручам, с узким отверстием внутрь. Даже большая рыба сможет влезть через это отверстие в «морду», но выйти не может, так как этот вход представляет из себя округлый и узкий конец сети, всунутый как воронка вовнутрь. В сеть кладется кусок мяса или хлеба, после чего сеть опускается на дно с помощью привязанных камней и прикрепляется шнурами к вбитым в дно кольям или к прибрежным деревьям.