Журнал Юный натуралист №3, 1938

Хакасия имеет богатейшие залежи угля. По многочисленным рекам, речкам и ручьям широко поставлена добыча золота, do второй пятилетке открыты богатые железорудные месторождения и большие запасы меди. Прииски, рудники, шахты полностью механизированы и электрифицированы.

Область имеет свинец и асбест. Добывается в значительном количестве соль, разрабатывается ценный барит, залежи глин, алебастра, точильного камня.

На берегу Енисея, у деревни Означеной, найден отличный мрамор, который будет использован при постройке Дворца Советов в Москве.

Неисчерпаемы леса Хакасии. Весной и летом бесконечные караваны плотов спускаются вниз по Абакану, Матуру, Таштыну, Июсу. Тайга Кузнецкого Алатау, Саянского хребта богата зверьем. Здесь водятся медведи, маралы, козы, рысь, росомаха, дорогой соболь, белка, колонок. На большой высоте, у линии снегов, можно встретить белого северного оленя. Охотничий промысел — большое подспорье в хозяйстве хакасов, а иногда и основное занятие.

В долинах рек идет напряженная работа: без устали перетаскивают породу вагонетки подвесных дорог, закладываются новые шахты, строятся жилые дома.

Небольшая Хакасия богата — контрастами, В ней уживаются рядом сухие, безлесные, безводные степи и высокие горы, поросшие непролазной тайгой. Сорокаградусный летний степной зной и бодрящая прохлада вечных снегов. Теплые соленые озера и ледяные горные потоки. Древние курганы-могильники и мчащиеся мимо них автомобили…

Курган. На камне — древнее изображение оленя.

Маралы

Адычах много лет назад облюбовал склоны Харлых-Хана — Снежного царя — для своей основной охотничьей стоянки.

Вблизи находятся его «солонцы» — искусственно засоленные площадки, — на которых он бил раньше маралов, теперь бьет коз, а иногда и медведя — хозяина тайги, который непрочь иногда подкараулить здесь таежных любителей соленого…

Почти рядом Сок-тайга — кладбище зверей, глухомань непролазная. Охотники-старики думают, что звери идут сюда умирать, когда чувствуют приближение смерти.

От места, где стоит балаган Адычаха, открывается необъятная панорама Улен-Сына. Десятками, сотнями рвутся в небо вершины гор, то снежные, сверкающие, то темные, заросшие тайгой, то угрюмые, оголенные, ржаво-коричневого цвета.

Здесь чудесные открытые поляны, забрызганные миллионами сине-голубых водоемов, пышными малиново-красными пионами, альпийскими колокольчиками и фиалками.

Подолгу любуется гот Адычах, сидя у балагана на широком кедровом пне и посасывая свою хриповатую, тяжелую трубку, украшенную литыми узорами из олова.

Тридцать с лишним лет ездит Адычах на Харлых-Хан, посещая его трижды в год: ранней весной, летом — в пору кандыка — и глубокой осенью. Все привычки Снежного царя изучил старик.

По ледяной сухой пыли, летящей при ветре с вершины, по грозному гулу в глубине тайги, по тому, каков закат за Харлых-Ханом, по туманам, идущим с горы вниз или наползающим из глубоких долин, по озабоченности суетливой, крикливой кедровки — по этим и по многим другим приметам знает наперед Адычах, каков будет следующий день: надо ли запасаться топливом и терпением, чтоб переждать многодневную непогоду, или можно собираться налегке в путь по ближайшим горам и долинам в поисках таежного зверя и птицы.

Он легко и просто читает жизнь тайги по следам зверей на траве и снегу, по крику, свисту и пению птиц, то тревожному, то беззаботно-радостному.

Он различает, зовет ли марал певучим криком-песней соперника на бой, или упрашивает маралиху отозваться на любовный зов. Без ошибки определяет, с испугу или из озорства неистово орет козел, умеющий кричать по-медвежьи.

Великолепно изучил Адычах повадки ловкого, осторожного хариуса. Знает, когда лучше добыть его из реки крепкой волосяной петлей, когда полусонная рыба в жару отдыхает у подмытого берега и когда, наоборот, хариус, резвясь, сам будет выскакивать из воды, стремясь схватить пляшущую на волнах удочку, на которой и наживки-то всей — пять волосков из гривы коня.

Адычах знает, как лучше заготовить и насушить впрок кандык, мелегир и множество других кореньев. В Сас-тайге — Болотистой тайге — есть у него излюбленные места, где растет целебная халба — черемша, толщиной в человеческий палец, хрупкая и ломкая от обилия соков…

Обо всем, что знает и умеет делать Адычах — старый, сухонький человек, выносливый, неторопливый охотник, — можно написать большую, нужную книгу.

Мы — Адычах, второй наш проводник Чорап, я и мой спутник — дошли в этот день до балагана Адычаха и за четыре-пять часов дважды отдыхали. На второй остановке — в долине Таймалыха — встретили хакасских парней и девушек. Они в свободное до сенокоса время копали кандык. Покурили с ними. Побеседовали. Потом смотрели, как они работают.

Из кандыка — очень крахмалистого корня, — размельченного и сваренного в молоке, приготовляется вкусная каша, напоминающая по вкусу рисовую.

В балагане Адычаха мы дневали.

Вечером все четверо расположились у костра. Адычах времн от времени подкладывал в костер дрова, я лежал у огня на кожаном седельном «кечиме», Чорап сидел поодаль, ближе к балагану, вырезывал деревянную ложку. Адычах неторопливо рассказывал нам легенду о братьях-богатырях… —

Шлюз на канале в степи.

Старик-хакас.

Девяносто раз [2] У хакасов — бесчисленное множество. нападали моллар — монголы— на нашу землю в старые времена.

Когда воины монголов шли войной, никто их не мог задержать: ни многоводный Ким — Енисей, ни двугорбый, скалистый Борус, подпирающий небо, ни снежные, высокие тасхылы — каменные гривы, ни темная тайга, ни шумный Анерчин-Абакан.

После себя монголы оставляли в степях огонь и горе. Улусы обращали в пепел, забирали скот, уводили женщин и детей; мужчин убивали в бою.

Побеждать не умел наш народ; богатырей сальных не имел; о военных подвигах не думал.

Все дальше и глубже в степь уходили от монголов хакасы из просторных, богатых долин Кима и Анерчина.

В один из набегов монголы далеко проникли в хакасскую землю, пересекли степь от Анерчина до хребта Улен-Сына и углубились в тайгу до реки Уленя.

В долине Уленя жили хакасы, бежавшие сюда из степей от монголов. Врасплох застали хакасов монголы. Все пожгли, все пограбили, никого в живых не оставили.

Спаслась только одна женщина. Она скрылась ночью на большой сосне, в ее пушистых ветвях. На восходе солнца женщина слезла с дерева и со слезами на глазах спела горькую песню о том, что мужа ее убили, родных и друзей не стало.