Павел Мариковский - По Семиречью

Среди кустов виднеются небольшие холмики. Это гнезда муравьев-феидоль. Они всюду бродят по земле в поисках поживы. Не удивительно, что один из них нашел торчащую из земли гусеницу, подал сигнал и вскоре возле добычи скопилась целая орава юрких охотников. Кроме маленьких и быстрых рабочих прибыли и медлительные солдаты с такой большой головой, что тело казалось маленьким придатком к ней.

Гусеница — громадная ценность для таких малюток, как феидоли. Возбуждение нарастает с каждой минутой. Но муравьи беспомощны. Густые волоски — непреодолимое препятствие. Впрочем, вскоре найден выход. Кто-то хватает за волосок, усиленно его тянет, вырывает, относит в сторону и принимается за новый. Пример заразителен, и пошли муравьи ощипывать волосатую гусеницу. «Стрижка» идет с большим успехом, и земля покрывается волосками. В это время солдаты не теряют времени и протискивают свои лобастые головы к телу добычи, пытаясь пробить в нем брешь.

Трудная и неуемная работа муравьев, наверное, скоро закончится успехом. Но вдруг неожиданно один за другим муравьи покидают добычу.

Побежали за помощью?

Нет, ушли совсем. Кто-то опытный из добытчиков разобрался и, хотя лакома была гусеница, подал незримый сигнал: «Чужая добыча!» Он немедленно подействовал.

Но не поторопился ли я с заключением? Под другим кустиком в другой лунке муравьиного льва выглядывает конец голой гусеницы-совки, и какое тут столпотворение муравьев-феидолей! Личинка льва им не мешает. Она сидит под землей и медленно сосет другой конец гусеницы. И муравьиному льву, и муравьям — всем хватит пищи. Дело, видимо, в том, что первая гусеница невкусна или даже, быть может, ядовита. Недаром она такая яркая и волосатая.

Я присаживаюсь поближе и наблюдаю в бинокль, как муравьи рвут тело гусеницы, пытаясь пробраться к ее внутренностям. Сколько здесь тратится энергии, какая спешка и какое оживление! Сейчас кто-нибудь прогрызет дырочку — и тогда пойдет пир горой.

Но происходит опять неожиданное… Муравьи-феидоли прекращают нападение на гусеницу и быстро разбегаются. Все же чужая добыча им не нужна!

Но почему? Чем опасна для таких малюток личинка муравьиного льва? Она слишком прочна, чтобы проколоть их челюстями? Может быть, яд и пищеварительный сок, которые муравьиный лев впрыскивает в добычу, кроме того, что убивают, делают ее несъедобной для разных любителей чужого добра.

Бедные феидоли!

Глиняные горы кончаются. Теперь распадок сжимается отвесными красно-коричневыми скалами. Ручей стал полноводным и стремительно бежит по камням вниз. Издалека доносится легкий гул. Наверное, там река Чарын.

Я иду дальше по скалистому ущелью, вспугивая розовых скворцов, сорокопутов и юрких пеночек. Неожиданно из пятнышек тени под большой скалой вылетает выводок кекликов и приземляется на склон горы. Тут же вместе с кекликами в тени сидел и заяц. С крутого обрыва напротив снимается коршун и, вытянув ноги, бросается на маленького кеклика. Бьется в отчаянии мать, волочит по земле крыло. Но коршун промахнулся, и счастливый кекленок, избежавший печальной участи, прячется в расщелины камней. Коршун кружит над выводком, заметив добычу, снова бросается на землю и… опять неудача!

Наверное, хищник уже давно преследовал несчастную семью горных куропаток и немало времени просидел на крутом обрыве, ожидая, когда мать выведет свое семейство из тени. Долго ли он будет мучить бедных птиц?! Я кричу, бросаю в него камни. А он, будто не видя, степенно описывает круги, уходит все выше и выше в небо.

Местами ручей низвергается вниз маленькими водопадами, а в одном месте он проточил глубокую воронку. Осторожно спускаюсь по выглаженным водой камням, цепляясь за небольшие выступы. Раскаленные солнцем скалы пышут жаром. Налетает ветер, срывает шляпу, несет ее почти вертикально по воронке вверх, поднимает на десятки метров. Потом, обессилев, стихает. Шляпа, медленно кружась, падает к ногам.

Скалы расходятся в стороны, впереди небольшой тугайный лесок и река Чарын в высоких, обрывистых и неприступных скалах. Вот они, наконец, мои каньоны! Здесь давно не ступала нога человека.

У выхода из ущелья — развалины сложенного из камней очень старого строения. А у последнего водопадика полусгнивший и расколовшийся от времени деревянный выдолбленный из целого ствола желоб. По нему вода подавалась в тугайный лесок, и здесь когда-то очень давно, быть может около 100 лет назад, орошался небольшой участок земли. Кто раньше жил в этом глухом уголке?

Роща туранги у места впадения ручья в Чарын — отличное место для бивака. В густой тени прохладно, хотя вокруг полыхает яркое солнце и нестерпимо жарко. Шумит река, волны катятся буграми через камни, и кое-где, налетая на самые большие из них, вода пенится каскадами брызг. А вокруг тишина, безлюдье. Высоко в небе над каньонами кружат два орла, высматривая добычу.

Я вспомнил, что еще возле ручья надо было бы в черной земле, удобренной растительностью, накопать дождевых червей. Без них не поймать рыбы, а без нее нам обоим с собакой не хватит продуктов. Пришлось привязать повыше на дерево рюкзак и отправиться назад. К счастью, скоро нашлось хорошее место с дождевыми червями. А еще через час на сковородке уже шипит и жарится на подсолнечном масле моя первая добыча, и Зорька, потягивая носом воздух, ловит запахи ароматной еды.

Везде клещи. Они сидят на траве незримые, раскинув в стороны цепкие ноги, и ждут жертв. А их не так уж и много, и Зорька пользуется вниманием кровопийц. Попав на нее, они не впиваются сразу, а подолгу бродят по телу и присасываются на веках, на темени, на ушах. Меня же клещи не трогают. Но моя негодная собака! Охотничья страсть не дает ей покоя. Вечно она в движении, всюду надо сунуть свой нос, вынюхать, выследить, разузнать. Зорька — большая любительница рыть норы и, взявшись за дело, трудится долго и азартно. Лихорадочно работает лапами, сзади струйками вылетает земля. Уши, глаза, голова, мокрый нос — все перепачкано землей. Однажды повстречался особенно озорной суслик, он шипел на собаку, бросался землей, быть может, даже слегка укусил за нос. Зорька визжала от ярости, лаяла и с остервенением рыла землю.

С тех пор она особенно сильно пристрастилась к норам, и отучить ее от них было невозможно.

Вчера я оставил собаку с вещами, а сам отправился бродить вокруг в поисках насекомых. Через час на месте моих вещей виднелся бесформенный бугор земли. Рядом с ним рыла нору, выбрасывала землю, визжала и захлебывалась Зорька.

Вот и сейчас, после отличного обеда, лежа в тени деревьев у ручейка, я вижу, как собака отправилась к норам, на пригорке, она вдруг взвизгнув, подпрыгнула высоко. Неужели нашла что-то особенное? Неохотно я выбираюсь из прохладной тени, спешу к незадачливой охотнице и вижу на ее носу маленькую капельку крови. Что-то зашуршало в кустах терескена, мелькнуло коричневой тело змеи.