Джеральд Даррелл - По всему свету [сборник]

— А я чувствоваю себя как утонутый, — уверенно сказал Макс. — Утонутый в мальвазий и вернутый к жизнь искусственным воздыханий.

— Ты и впредь намерен уродовать английский язык? — раздраженно спросил Дональд. — Видит Бог, достаточно того, что это делают тысячи англичан, а тут еще вы, иностранцы, помогаете.

— Помнится, я где-то читал, — начал Теодор, который проснулся мгновенно, как кошка, и, хотя спал, как все, выглядел безукоризненно, словно и не спал вовсе. — Помнится, я где-то читал о племени в горах Цейлона, которое говорит на никому не понятном языке. Я хочу сказать, что даже опытные лингвисты не могут его понять.

— Похоже, это что-то вроде английского, на котором говорит Макс, — сказал Дональд.

Благодаря чаю, гренкам с маслом, соленому печенью, сандвичам с кресс-салатом и огромному фруктовому торту, такому сочному, рассыпчатому и ароматному, как глина, мы оживились. Вскоре мы сошли к морю и плавали в теплой воде до тех пор, пока не зашло солнце и тень горы не надвинулась на пляж, отчего он сразу стал казаться холодным и лишенным красок. Тогда мы вернулись на виллу Ставродакиса и, усевшись под бугенвиллеей, смотрели, как краски заката расплываются и смешиваются над морем. Распрощавшись со Ставродакисом, который настоял на том, чтобы мы взяли с собой дюжину больших кувшинов его лучшего вина в память о нашем визите, мы направились к бендзине.

Подходя ближе к морю, мы вышли из тени горы на теплый свет солнца, которое горело кроваво-красным, заходя за громаду Пандократора, и бросало мерцающие блики на воду подобно охваченному пламенем кипарису. Окрасив несколько крохотных облачков в розовый и винно-желтый цвета, солнце нырнуло за гору, и небо из синего стало бледно-зеленым, а гладкая поверхность моря на какой-то момент приняла все волшебные тона огненного опала. Судовая машина размеренно стучала, и мы постепенно приближались к городу, оставляя за собой белое кружево кильватерной струи. Свен тихо заиграл вступление к «Миндальному дереву», и все запели.

Голос Спиро, низкий, звучный и бархатистый, удивительно гармонировал с приятным баритоном Теодора и тенором Ларри. Две летучие рыбы выскочили из синей пучины под самым носом судна, низко пронеслись над водой и растворились в морских сумерках.

Смеркалось, и теперь мы могли видеть едва заметное фосфоресцирующее свечение воды, по которой скользил нос судна. Темное вино с приятным бульканьем лилось из глиняных кувшинов в стаканы — красное вино, которое в прошлом году рычало про себя в бурых бочках. Легкий ветерок, теплый и мягкий, как лапа котенка, овевал катер. Кралевский, запрокинув голову, с глазами полными слез, пел, обратясь к бархатисто-синему небу, вздрагивающему звездами. Вода шуршала о борта судна подобно тому, как зимние листья, вздымаемые ветром, нежно трутся о стволы деревьев, давших им жизнь.

Далеко в проливе между Корфу и материком темнота была испещрена и оттенена огнями рыболовных судов. Казалось, в море упала малая толика Млечного Пути. Луна медленно карабкалась по щиту Албанских гор; вначале красная, как солнце, она постепенно бледнела и сделалась медного, потом желтого и наконец белого цвета. Крохотные всплески моря под ветром мерцали тысячами рыбьих чешуек.

Теплый воздух, вино и меланхолическая красота ночи наполняли мое сердце сладостной печалью. Всегда будет так, думалось мне. Сверкающий приветливый остров, полный тайн, мои родные и мои животные вокруг меня и, конечно, наши друзья. Теодор — его голова и его борода силуэтом вырисовывались на фоне луны, недоставало только рогов, чтобы он выглядел совсем как Пан; Кралевский, теперь уже рыдающий без стеснения, словно черный гном, оплакивающий свое изгнание из волшебной страны; Спиро, с насупленным смуглым лицом и звучным трепетным голосом, напоминающим жужжание множества летних пчел; Дональд и Макс, которые, хмурясь, стараются припомнить слова песни и одновременно попасть в тон; Свен, словно большой неуклюжий белый младенец, нежно выжимающий из своего нескладного инструмента ручеек задушевной музыки.

Теперь, думал я, мы мало-помалу вползаем в зиму, но скоро опять наступит весна, чистая, сверкающая, яркая, как щегол; а потом настанет лето, долгие, жаркие, желтые, как нарцисс, дни.

Убаюканный вином и равномерным стуком мотора, убаюканный теплой ночью и пением, я заснул, а судно все несло нас по теплой гладкой воде обратно к нашему острову и чудесным дням, которым не суждено было наступить.

Корфу имеет для меня столь большое значение, что потеря его нанесет роковой удар по моим планам.

Помните: при нынешнем состоянии Европы самое большое несчастье, какое может постичь меня, — это потеря Корфу.

Наполеон

Дорогая миссис Даррелл!

Похоже, войны уже не избежать, и, по-моему, Вы поступили благоразумно, покинув Корфу. Остается только надеяться, что все мы можем встретиться в лучшие времена, когда человечество образумится. С нетерпением жду этого.

В случае, если Вы пожелаете связаться со мной, мой адрес: Афины, Ионический банк, для передачи мне.

Желаю Вам и всем Вашим близким наилучших успехов в будущем.

С любовью ко всем вам

Ваш Теодор

Мама!

Я перебрался в Афины, так что поддерживай со мной связь. Город чудесен. Акрополь как розовая плоть на солнце. Отослал вам свои вещи. В чемодане, помеченном № 3, ты найдешь книгу под заглавием «Анализ творчества Марлоу». Не пришлешь ли ее мне? Здесь все носят стальные шлемы и пахнет войной. Покупаю себе большое копье.

С любовью

Ларри

Дорогая мама!