Елена Романова - Люся с проспекта Просвещения или История одного побега

Наше направление было верным, гладко утоптанным многочисленными подошвами и пахло колбасой. «Идем к магазину», — догадалась я, учуяв знакомые запахи. Чем могла нам помочь колбаса, я не знала. Но с колбасой, разумеется, искать Челочку было бы куда веселее. У самых дверей магазина Гарик остановился, достал из сумки какую-то бумажку и с гордым видом прилепил ее на стекло. Я озадаченно посмотрела на белый квадратик, потом на Гарика и снова на бумажку. Неужели Гарик и вправду надеется, что Челочка отыщет нас по этим вот невразумительным знакам? «Нет, хоть он и большой ученый, а в жизни, кажется, не разбирается совсем», — решила я, когда мы подходили к пятому по счету магазину.

— Слушай, ты случайно клей не видела? — Гарик рассеянно хлопал себя по карманам. — Куда же он подевался?

Найти выпавший из кармана тюбик не составило никакого труда. С таким пустяковым заданием справился бы даже неразумный щенок. Но, кажется, на Гарика этот эпизод произвел неизгладимое впечатление.

— А ты точно хочешь найти своих хозяев? — как бы невзначай спросил он меня, засовывая тюбик с клеем поглубже в карман. — Знаешь, нам бы такая собака и самим пригодилась. Я ведь уже третий раз за сезон перчатки теряю. Рассеянность, уважаемая, это плата за могучий интеллект. Помнишь, как Эйнштейн вместо яйца сварил свои карманные часы, засекая время по оставшемуся в руке яйцу? Вот то-то… Кстати, а где мои перчатки?!

И мы принялись искать перчатки. Нам снова пришлось проделать только что пройденный путь, но уже в обратную сторону. Ведь оказалось, что перчатки наш Эйнштейн выронил как раз там, где обнаружил пропажу клея. Да, если судить по рассеянности, интеллект у Гарика действительно могучий. Надо будет получше за ним приглядывать, а то чего доброго еще сам потеряется.

Я озабоченно покосилась на Гарика. Тот, присев передо мной на корточки, задумчиво теребил прикрепленный к моему ошейнику брелок. По знакомому огоньку, уже разгоравшемуся в его глазах, я поняла, что мы с ним снова на пороге какого-то большого открытия.

— Эврика! — воскликнул Гарик, подтверждая мои предчувствия. — Я знаю, кто твой хозяин! Пойдем.

«Ну наконец-то! — подумала я. — И года не прошло». От радости, что скоро увижу Челочку, я готова была облизать Гарика с ног до головы!

Но там, куда он меня привел, Челочкой и не пахло. Там пахло только древесной пылью, потными майками и старыми кедами.

В огромном гулком зале одинаково одетые парни сосредоточенно перебрасывали друг другу футбольный мяч. Увидев мячик, я мигом забыла обо всем на свете и с лаем бросилась за ним. Но на легкую добычу я рассчитывала напрасно. Ребята при моем появлении тут же ожили, и завладеть заветной игрушкой оказалось не так-то просто.

— Олег! Пас на правый край! — кричал вдруг вскочивший со скамейки толстенький человечек в спортивном костюме. — Лопатин! Обводи! Молодец!

Я носилась по площадке как угорелая, но мячик все время ускользал прямо из-под моего носа. Ну погоди! Сейчас я тебя… Мой!!!

— Ковальчук, Ковальчук, не спи, — орал нервный толстячок парню, у которого мне все-таки удалось отнять мяч. — Будешь так играть, возьмем вместо тебя эту собаку.

Ковальчук, изловчившись, выбивал у меня мяч и тут же перебрасывал его в дальний конец площадки. Я, взвизгнув, неслась следом.

Когда мы порядком набегались и устали, парни обступили смущенно хлопающего ресницами Гарика. Гарик хотел знать, сколько в городе футбольных секций. Он объяснил, что ищет моего хозяина, футболиста. Ребята смеялись и говорили, что секций тьма, но что их команда готова, если что, меня усыновить. Что с таким тренером они, глядишь, и «Зенит» со временем обыграют. Гарик, раздуваясь от гордости, отвечал, что нет, дудки. С моим интеллектом растрачиваться на футбол слишком расточительно. И если мои хозяева не найдутся, он сам меня с удовольствием усыновит. А я в это время с упоением гоняла по полю временно оставшийся бесхозным мячик.

В общем, хоть развлеклись мы, надо сказать, и неплохо, домой мы вернулись все-таки ни с чем. Маркиз посмотрел на меня с видом: «А что я говорил!» и скорбно удалился в комнату Гарика. Я вздохнула и поплелась за ним.

— Тебе чего? — увидев меня, недовольно спросил кот.

— Мне о Пушкине поговорить, вопрос у меня.

— Ну? — от удивления смягчился Маркиз.

— А почему у этого Пушкина кот на цепи сидит? Он что, сторожевой?

— Ничего подобного. Просто… Просто ему так нравится с цепочкой гулять.

— Ну да, рассказывай. Кому же понравится вокруг дерева цепью бренчать? Нет, тут что-то не так. Чего-то здесь не хватает… Если кот сторожевой, значит, где-то неподалеку должен быть сторож…

— Хватит ерунду городить! — возмутился кот. — Нету никакого сторожа. В книжке про него ничего не сказано.

— А может, он за дерево спрятался и оттуда потихоньку за всеми следит? Или за ружьем отошел на минутку…

Кот зевнул. Разговор ему явно наскучил. Он развернулся ко мне хвостом и, примерившись, тяжело прыгнул на висевшую над столом книжную полку. Я проводила его взглядом и неожиданно увидела портрет. От представшей мне лучезарной красоты перехватило дыхание. Добрый кудрявый бог светло и задумчиво смотрел вдаль, на его плечо был накинут до боли знакомый клетчатый плед.

— Пушкин… — в волнении прошептала я.

— Ну да, Пушкин, — удивленно подтвердил Маркиз. — Чего так нервничать-то?

Я с замирающим сердцем вглядывалась в поросшее кудрявой шерстью смуглое лицо. Вот! Я так и знала! Это был не просто собачий бог. Это был бог самый что ни на есть эрдельский! Надо поскорее спросить его…

Нет, разговаривать с Пушкиным в присутствии Маркиза как-то не хотелось. Я с сожалением перевела взгляд вправо и вдруг снова замерла от восторга. На книжной полке в ряд сидели разномастные плюшевые медведи.

— Коллекция, — с деланным равнодушием пояснил кот, увидев мою реакцию. — Этот из Англии, этот из Бельгии, а вот тот, беленький, из Японии. Семнадцать штук мишек, и все из разных стран. Так-то…

— Ух ты! Давай поиграем! — предложила я.

— Вот еще. Что я тебе, котенок, что ли? — скроил скучную мину Маркиз. — В детстве да, случалось с ними поиграть. За что, кстати, мне регулярно и доставалось. Хозяева с них пылинки сдувают.

— А мы возьмем того, что похуже. Вот этого, к примеру, с бантиком.

— Этот самый старый, — сказал Маркиз. — Винни-Пухом зовут. Ему почти сто лет.

— Тем более! — обрадовалась я. — Неужели ты думаешь, что хозяева пожалеют для нас такую старую игрушку?

Мой аргумент кота, кажется, убедил.

— Ну хорошо, — сказал он и, оглянувшись по сторонам, осторожно сбросил медведя вниз.