Елена Романова - Люся с проспекта Просвещения или История одного побега

— Пирожки! Пирожки! Покупаем пирожки!

— Давай у нее спросим, — предложила я, кивнув в сторону палатки. — Может, она что видела?

Ника молча пожала плечами: делай, мол, как знаешь. Мы подошли к лотку. Продавщица пирожков, наметанным глазом оценив ситуацию, радостно оживилась:

— Подходите, подходите, девчушки, не робейте. Вам каких? Вот, рекомендую. Берите с капустой. Свеженькие, с пылу с жару. Только что привезли, — хлопотала она, точно наседка над цыплятами, гремя крышкой огромного металлического чана. Энтузиазм ее заметно поугас, когда мы объяснили, в чем, собственно, дело. Отложив приготовленный было пакет и тщательно обтерев руки в дырявых перчатках о край передника, она высунулась к нам из-за прилавка:

— Ну-ка, ну-ка, давай погляжу, что ж не поглядеть-то, я тут весь день стою, может и видела вашу собачку-то. — Тетка повернулась так, чтобы свет фонаря падал на снимок. — Тут их много у магазина крутится. А что? Жрать-то всем хочется, — продавщица сощурила один глаз, потом другой, потом оба вместе. — Вроде похожа, — неуверенно протянула она.

— Похожа? Говорите, похожа? — встрепенулась Ника, умоляюще глядя на тетку.

— Ну да, вроде крутилась тут сегодня одна, кудрявая такая.

— Черная с рыжим, да? — Ника от волнения едва переводила дух.

— Вроде да… — тетка задумчиво посмотрела на меня, поковыряла пальцем замерзшую клеенку. — Мужик один тут сегодня у меня пирожок купил, с печенкой. Солидный такой мужик, в кожанке, с усами. Отошел на два шага, встал вон там и давай пирожок уминать. Смачно так, весело. У меня у самой аж слюнки потекли. А тут собака как раз пробегала. Она мужика-то с пирожком приглядела и к нему аккуратненько так, бочком, подсела. И смотрит на него жалобно. Видно, что голодная. А мужик тот остатки пирожка в рот засунул и пошел себе, как будто ничего и не заметил. Так и не дал псинке ни кусочка, жмот. Меня прямо аж зло взяло. Ну, думаю, хряк ты отъевшийся, собаке пирожка пожалел…

— А куда эта собака потом подевалась, вы случайно не заметили? — спросила я.

— А бог ее знает. У меня как раз клиент косяком пошел. Время-то обеденное было.

Не зная, чем нас утешить, тетка громко высморкалась и добавила:

— Да вы не убивайтесь, все обойдется, точно вам говорю. Найдется она. Прибежит завтра как миленькая. А куда ж ей деваться-то? Я завтра снова тут с утра торговать буду. Так что если вдруг чего замечу, вам сразу же сообщу. Вы мне только телефончик свой оставьте, — попросила продавщица.

Ника, едва удерживая непослушными от мороза пальцами огрызок карандаша, нацарапала на оберточной бумаге номер телефона.

— Пирожков возьмете? — участливо спросила тетка напоследок. — Всего по десятке.

Мы согласились. Огорчать продавщицу отказом не хотелось. Тем более что запах пирожков давно уже настойчиво напоминал нам о том, что время обеда безнадежно миновало, а до ужина еще ох как далеко. Пирожки оказались с капустой, горячие и вкусные. То ли от пирожков, то ли от пышущей оптимизмом тетки, всучившей их нам, на душе стало светлее. И жизнь уже не казалась кромешной мукой. В темном подвале мира как будто забрезжила узкая, яркая и острая, точно лезвие, полоска света. Мне показалось, я вижу ее много отчетливей, чем носки Никиных ботинок, по-прежнему с тупым упрямством загребающих снег…

На следующее утро, ровно в девять я стояла на пороге Никиной квартиры, дрожа от нетерпения в такт звонку, ходуном ходившему под моими пальцами. За ночь узкая полоска надежды в моей душе ничуть не стала шире. Но она как будто окрепла, как будто налилась силой. И я была почти уверена, что сейчас за дверью в нервную дробь звонка должен ворваться знакомый, веселый и звонкий собачий лай. Но он не ворвался. Вместо него глухо прошаркали шлепанцы, щелкнул замок и в дверях появилась Ника. Вопросы были излишни.

— Ты подожди минутку. Я сейчас. Только распечатаю, — бросила она мне озабоченно и исчезла в своей комнате, откуда спустя секунду донеслось мерное стрекотание принтера. Стянув ботинки и куртку, я прямо в носках прошлепала к Никиной двери. Не страдая патологическим любопытством, я все же заглянула в дверную щелку, прежде чем войти в комнату. Ника стояла, склонившись над механическим ящиком, и сосредоточенно наблюдала за исчезающими в его пасти листами бумаги. Принтер надсадно скрипел, жужжал и подпрыгивал, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень недовольства. Судя по всему, этим утром ему пришлось изрядно попыхтеть. На столе рядом с компьютером уже лежало несколько стопок только что распечатанных листовок. Услышав, как скрипнула дверь, Ника подняла голову:

— Заходи. Поможешь, — кивнула она, отчаянно борясь с принтером за очередной сжеванный им лист. — Вот гад! Сколько бумаги зря перепортил! Давно папе говорю, что новый купить надо. А ему все некогда.

Я подошла к столу. С листов, разбросанных там и тут, на меня глядела умильная Люсина морда. Текст под фотографией гласил: «Пропала собака! Эрдельтерьер (девочка), 2 года. Лохматая, черно-рыжий окрас. Очень ласковая и доверчивая. Нашедшего просим позвонить по телефону 199-45-13. Вознаграждение гарантируется».

— Сейчас последнюю партию закончим и пойдем клеить, — Ника устало облокотилась на стол.

— Давно печатаешь? — спросила я, берясь за ножницы.

— С восьми, как папа ушел, — она с беспокойством посмотрела на листовки. — Как думаешь, портрет не маловат? Заметят его издали?

— Не, в самый раз, — успокоила я Нику. — Ты ж не афиши печатаешь. Если человек собак любит, обязательно подойдет и прочитает. Слушай, а где стрекоза ваша со своей малюткой?

— Опять по помойкам пошли. Знаешь, — Ника задумчиво провела пальцем по краю стола. — Фуфа эта… в общем-то… не такой уж и крокодил. Дурная, конечно… Только ведь она тоже по-своему переживает, виноватая такая ходит, грустная…

— Ну да, ты еще скажи, что у нее карма такая: нести в глазах мировую скорбь и хватать за задницу добропорядочных граждан, — запротестовала я, нисколько не веря в чудесное перерождение зловредной псины, главным устремлением которой, судя по всему, было доставить окружающим как можно больше неприятностей. И почему мир так устроен, скажите на милость? Почему в нем пропадают вовсе не те, кому как раз неплохо было бы пропасть? Ну что бы страшного произошло, если бы в одно прекрасное утро взяла и пропала, скажем, наша математичка? Лично я ни капельки бы не расстроилась. И никто из нашего класса не расстроился бы. Потому что вот уже второй год, подходя к ее кабинету, мы тщетно возносим мольбы к небу в надежде на то, что ангел-заступник школьного люда чуть приоткроет крышку какого-нибудь люка, сдвинет кирпич или на крайний случай снова отправит Аннушку в магазин за маслом… Увы, пока небеса остаются глухи к нашим мольбам. Каждый день Евгеша приходит в школу, каждый день с подчеркнуто-вежливой инквизиторской улыбочкой требует, чтобы дневник касался крышки стола, парты стояли ровно, как по линеечке, доска блестела идеальной чистотой, а ученики не скрипели стульями, дышали через раз и открывали свой поганый рот только если на то будет ее высокое соизволенье. Не мудрено, что даже кошка Нюрка, всеобщая любимица, частенько наведывающаяся в школьный двор, обходит Евгешу за километр.