Елена Романова - Люся с проспекта Просвещения или История одного побега

Вот только с бабкой из девятой квартиры все вышло совсем иначе. Я и глазом моргнуть не успела, как она впилась в Нику своими серыми, мышиного цвета глазками и загипнотизировала ее буквально в три счета. А потом каким-то хитрым способом наслала метель, пургу, обкормила вишневым вареньем и, выспросив все про Люсю, преспокойно вытолкала нас за дверь. Шустрая, я вам скажу, бабулька! Ловко она нас обштопала. Еще и со следа хотела сбить. Мол, нечего вам на озерах делать, нет там вашей собаки. Как бы не так! Что я, Люси, что ли не знаю?! Такой непоседы и попрыгушки во всем Питере днем с огнем не найдешь. А на озерах сейчас самое веселье. Ну и получается, что бабка нам специально мозги компостировала, чтобы первой Люсю отыскать и себе заграбастать. А иначе зачем она про футбол так подробно расспрашивала? Бабка-то не дура, она сразу смекнула, что собака у Ники экстра класса, вундеркинд, настоящий собачий Эйнштейн. Она же в любом Дог-шоу все призы возьмет! А если ей немножко потренироваться, она и говорить бы запросто научилась. Просто ей пока это в голову не приходило. Зачем? Ее ведь и так все понимают.

Словом, чтобы напрочь расстроить коварные планы бабки Макгонаголл, я решила отправиться прямиком на второе озеро, где обычно бывает больше всего народа и где, по моим представлениям, шансы обнаружить Церлинин след были максимально высоки. Не могу сказать, что моя идея вызвала у Вероники бурный восторг, однако после некоторых колебаний она все же согласилась, и мы повернули вдоль шоссе к дачным строениям, за которыми начинался спуск к озеру.

Снег бодро скрипел под нашими ботинками. Морозный воздух бодрил. Высокие, прямые как стрела сосны приветливо махали своими верхушками. Мимо нас то и дело проносились лыжники всех возрастов, бабушки, впряженные в санки, розовощекие малыши с лопатками и сопливыми носами, собаки, деловито оббегающие придорожные сугробы, вороны, спешащие по своим неотложным вороньим делам. И если бы не поводок, торчащий из Никиного кармана и стучащий в сердце не хуже пепла Клааса, жизнь можно было бы считать вполне счастливой, мир — божьим, день же — просто чудесным. Но разве можно так считать, когда твой лучший друг, закусив губу, чуть не рыдает от горя, а лучшая в мире собака, сволочь эдакая, с утра не жравши, шляется пес знает по каким помойкам. Нет, Бог тут явно что-то не додумал. Или в его канцелярии — полнейший бардак. От возмущения я чуть было не проскочила мимо шумной ватаги мальчишек, галдящих вокруг снежной крепости, словно воробьи вокруг горбушки. Судя по облепленным снегом варежкам и мокрым коленкам, толкались они здесь с самого утра.

— Эй, пацаны, — обратилась я к ним, напуская на себя важный вид и для солидности сунув руки в карманы.

— Чего тебе? — не слишком вежливо буркнул широколицый паренек в ушанке набекрень, судя по всему главарь ватаги. Отвлекаться на нас ради пустяшного разговора ему явно не хотелось.

— Дело есть, — скупо процедила я и выжидательно уставилась на паренька.

— Ну? — ушастый зыркнул на меня из-под всклокоченных вихров и поправил шапку. Ватага за его спиной вытянула шеи, стараясь угадать, в какую сторону дует ветер и не пора ли сматывать удочки.

— Вы собаку тут сегодня не видели? — спросила я и незаметно дернула за рукав стоявшую рядом Нику.

— Какую собаку? — в мальчишеских глазах блеснул явный интерес.

Ника достала из кармана фотографию и протянула ребятам. Не спеша стянув рукавицы и сунув их под мышку, парень в ушанке красными от мороза пальцами небрежно взял снимок.

— Эрдель, что ли? — с растяжкой спросил он после небольшой паузы.

— Да, — с тревогой в голосе проговорила Ника и впилась глазами в парнишку.

— У Витьки из первого подъезда такая, — пожал плечами ушастый, что-то прикидывая в уме.

— Да ты что?! У Витьки совсем другая, — неожиданно встрял востроносый коренастый крепыш лет десяти с быстрыми бегающими глазками. Он подошел к нам и заглянул через мое плечо, чтобы получше разглядеть фотографию. — Не, — покачал он головой, — не похожа. У Витьки гладенькая такая, и морда кирпичом. А эта вон какая лохматущая.

— А я говорю — такая, — ушастый грозно насупился. — Эта просто заросшая, а у Витьки стриженая. Если эту подстричь, она такая же будет.

— Не, ни в жисть не будет, — упирался востроносый. — Ты глянь. У нее ж голова шариком. Как у Ленки из 5-го «б».

— Ах так, да? Спорить со мной будешь, чмо конопатое? — прорычал ушастый и схватил бунтаря за воротник. — Я тебе покажу, у кого голова шариком! Ты у меня сам шариком станешь!

Вцепившись друг в друга, мальчишки повалились в сугроб. Ватага воинственно загалдела и окружила дерущихся плотным кольцом.

— Эй, ребята, ребята, прекратите сейчас же, — закричала я, пытаясь протиснуться в центр круга. Кто-то осторожно потянул меня за край куртки. Я обернулась. Малыш лет пяти серьезно смотрел на меня большими синими глазами.

— Дай-ка пошмотреть, — мальчуган широко улыбнулся.

— Что? — не поняла я.

— Фотку дай пошмотреть.

Взяв двумя руками снимок, он очень внимательно, от ушей до кончика хвоста, изучил Люсю, пошевелил беззвучно губами и, возвращая фотографию обратно, спросил:

— А куда жвонить?

— Звонить? — растерянно протянула я и с сомнением посмотрела на парнишку. — А ты цифры-то знаешь?

— Жнаю, — невозмутимо ответил следопыт и вытащил из нагрудного карманчика мобильник. — Вот. Вы шуда мне жапишите ваш телефон. Ешли вдруг увижу вашу шобаку, я вам пожвоню. Меня Шаша жовут. А ее как? — малыш ткнул в Люсин портрет.

— Ее зовут Люся. И она очень добрая, — поспешила заверить малыша Ника. — Спасибо тебе большое. Значит, мы можем рассчитывать на твою помощь? — в Никиных глазах блеснула робкая надежда.

— Шамо шобой, — важно кивнул мальчуган, сунул мобильник обратно в карман и, подхватив санки, бегом припустил к горке, куда уже выруливала только что наблюдавшая за дракой ватага. Ушанка Набекрень бежал впереди и вид у него был гордопобедоносный. Из чего, разумеется, следовало, что кирпич и шар фигуры тождественные.

Обойдя все три озера и нигде не обнаружив Люсиных следов, мокрые, замерзшие и усталые, мы повернули к дому. Было начало пятого. Смеркалось. В домах вспыхивали квадратики окон. Зажглись фонари. Мы молча брели вдоль проспекта, считая ворон на крышах подъездов. Говорить не хотелось. Да и о чем было говорить? На душе скребли кошки, в животе урчало от голода. Я украдкой скосила глаза. Ника понуро плелась рядом, загребая ботинками снег.

Было обидно и больно. И горько до слез. Уж лучше бы она меня поколотила, ей-богу. Разве я виновата, что мы не нашли Люсю и что бабка, не знаю уж благодаря каким козням, оказалась права? Я же хотела как лучше… На углу под крышей палатки дородная тетка в белом фартуке, нацепленном поверх теплой куртки, бойко торговала пирожками. Вид у нее был вполне миролюбивый. Пухлые, ярко накрашенные губы расплывались в приветливой улыбке. Тетка хлопала себя по бокам и громко выкрикивала резким грубоватым голосом: