Марк Гроссман - Веселое горе — любовь.

— Не так ахнул, — переахай.

— Полно вам перебраниваться, — вмешался Сероштан. — Из-за пустяков-то.

— Ад какой-то, — жалко пролепетал Варавва.

— Ничего, и в аду люди живут, — примирительно промолвил Сероштан. — Давайте-ка, я вам расскажу что-нибудь.

— Расскажи, — без особого желания согласился Кочемасов.

— Ты где воевал, Иван? — спросил Сероштан, хотя и знал, что Кочемасов всю Отечественную провел в Заполярье. — Вот как! И я тут тоже помучился. Что говорить, — потерли снежок локтями...

В тоне Андрея Кочемасов услышал необычные ноты и испытующе взглянул на товарища. «Никогда он раньше про мучения свои не вспоминал. С чего бы это?».

— Зацепило меня как-то осколком, — перехватив взгляд Кочемасова, продолжал Сероштан. — Ну, лежу. Морозом сковало.

— Как это? — поинтересовался Варавва. — А отчего ж тебя санитары не взяли?

— Близко к немцу лежал. Шли за мной наши — под пули попадали.

Сероштан почти прикрыл глаза, будто старался памятью увидеть прошедшее время.

— Решил я: конец...

— И помер? — насмешливо поинтересовался Варавва, еще не догадываясь, куда гнет Сероштан, но уже понимая, что не зря завел он этот разговор.

— Нет, не помер. Пробился ко мне санитар на собачьей упряжке. По конец жизни я тому санитару и тем собакам благодарен буду.

«Вон оно что! — смутно догадался Васька. — Юколу Сероштан для Мальчика выторговывает!».

— А голуби?... — тянул Варавва, не решаясь на открытую резкость. — Голуби тебе... того... не помогали?

— Помогали, — хмуро подтвердил Сероштан, сделав вид, что не заметил Васькиной иронии. — Жить помогали.

И добавил, упрямо поиграв желваками скул:

— Интересней жить помогали.

Варавва старался скрыть раздражение. «В конце концов, черт с ним — с Андреем! Он может таскать за собой и собаку и птиц. Но не сейчас. Пропадем с голода».

Несколько минут все молчали.

— Слышал я, — осторожно заговорил Варавва, — что в Бельгии тоже — едят голубей. Правда иль врут?

Андрей несколько раз подряд затянулся из трубки, на обветренных щеках у него появились красные пятна, и он сказал, не глядя на Варавву

— Голубей я резать. Васька, не дам.

Варавва полол плечами, и это движение можно было понять как угодно: и так, что он вовсе не думал об этом, и так, что Андрей глупо упорствует, защищая птиц.

— Мы скормим птицам последнее зерно и сами протянем ноги, — вмешался наконец в разговор Кочемасов. — Подумай, Андрей.

Сероштан не ответил. Он угрюмо оглядел товарищей и направился к нарам.

Мальчик сейчас же подошел к хозяину, положил лобастую голову к нему на колени и коротким скорбным взглядом посмотрел в глаза человеку.

И Андрей, будто воочию, увидел далекий беспросветный снежный день. Полк пошел в атаку на скалы, где прятались немцы. Наступление было неудачным, прорваться в траншеи противника не удалось, и полк сильно поредел.

Андрей упал у большого, зализанного ветрами камня, даже не поняв сначала, что ранен.

Но когда попытался заползти за камень так, чтобы не видели немцы, — ни руки, ни ноги не слушались его.

Рядом с собой увидел совсем молоденького солдата, лежавшего на спине. Осколком снаряда солдату оторвало по колено правую ногу. На сером лице у него рдели пятна жара, он облизывал сухие землистые губы и, не видя Андрея, жаловался:

— Пятка горит... на правой ноге... огнем горит. Ой, маменька...

Андрей слушал эти бредовые слова, и на сердце у него было горько.

И он пополз не за камень, а к этому беспомощному солдату, еще не понимая, для чего это делает.

Андрей полз, задыхаясь от усилий, царапая черными твердыми ногтями снег, скрипя зубами от боли во всем теле.

Два или три шага, отделявших его от солдата, Сероштан полз так долго, что упустил счет времени. Он несколько раз терял сознание и, очнувшись увидел, что лежит рядом с молоденьким бойцом.

— Потерпи, браток, — сказал он, хватая воздух широко открытым ртом. — Придут за нами. Не может того быть, чтоб не пришли.

Землистые губы солдата еле заметно раскрылись в улыбке, и он выговорил почти беззвучно:

— Это вы, мама?

Андрею было так жаль эту оборванную молоденькую жизнь, что он совсем забыл о своем несчастье.

Он, кажется, опять впал в забытье, но очнулся от короткого крика солдата. Подняв голову, Андрей увидел, что снег вокруг них взрывается крошечными фонтанчиками, и догадался: их заметили со скал и стреляют из пулемета.

Молоденький солдат лежал, вытянувшись, на спине, и снег, падавший ему в открытые глаза, уже не таял.

Сероштан вплотную подполз к мертвому. Прикрываясь его телом от немцев, пробормотал виновато:

— Прости, парень. Это тебе уже необидно.

Ночью к Андрею пытались приползти санитары. Но немцы кидали в небо осветительные ракеты, и два санитара были убиты на полдороге.

Остаток ночи Сероштан пролежал в беспамятстве, уже зная, что все кончено.

Утром на совсем короткое время появилось бледное холодное солнце. И именно в эти минуты скупого полярного дня, когда все живое старалось глубже спрятаться в землю, из-за русских окопов вдруг вырвалась собачья упряжка и полетела к камню, у которого лежал Андрей.

Сероштан следил за ней усталым равнодушным взглядом. Он не поразился ни смелости неизвестного санитара, ни возможности своего спасения. Может, ему было уже все равно, а может, он был уверен, что ни человек, ни собаки не доберутся до него.

Собаки мчались с удивительной быстротой, и это удивило Андрея. Но он быстро утомился и уронил голову в снег.

— Живой? — спросил у него кто-то над самым ухом, и Сероштан вздрогнул и открыл глаза.

Рядом лежал на животе человек с широкой бородкой, одетый в оленью малицу, и спокойно дымил трубкой. Сбоку стояли нарты, в упряжке было три или четыре собаки. Только теперь Андрей понял, почему санитар так быстро миновал зону огня Он проскочил ее на узких и легких полярных санках, а не в медлительной лодке-волокуше, которой здесь пользуются для перевозки раненых.

Сероштан догадался, что это саами, человек Заполярья, и внезапно поверил в свое спасение.

— Ляг на бок, я втащу тебя на спину, — сказал санитар. — А то больно будет ложиться на нарты.

Андрей стал поворачиваться, но внезапно остановился.

— Возьми этого, — слабо кивнул он на молоденького солдата.

— Он неживой, — покачал головой санитар, — и нам не поместиться всем на нартах.

— Возьми! — побелев от внезапного бешенства, закричал Сероштан. — Я не пойду без него.

— Ладно, ладно, — сказал санитар, попыхивая трубкой. — Может и доберемся все вместе.

Пока санитар, лежа, втаскивал тело солдата на нарты, Сероштан глядел на собак. Рядом с его лицом чуть вздрагивала морда вожака упряжки. Из открытой пасти пса шел пар, с длинного розового языка стекала пена.