Мария Плахова - К островам Индийского океана

История эта едва не кончилась трагедией. Батискаф опустился, вышел на большую глубину. Слева — илистый, мягкий склон подводного ущелья порядка сорока пяти градусов. С него, потревоженная винтами аппарата, стала оползать илистая лавина. Взбаламученные донные осадки колыхались сплошной завесой, течений в этом районе нет, мутный шлейф обволакивал батискаф.

— У батискафа есть «слепая зона», — продолжает Сергей. — Два боковых прожектора — как автомобильные фары, а один, мы зовем его «подводным светильником», светит вниз. Как только пелена заволокла иллюминаторы, «Аргус» ослеп.

Рассказывает неохотно, с паузами.

— Со склона шел, сильно провисая, тяжелый, свинцовый кабель. Батискаф прямо под него попал. Левая лыжня плавно так, тихо вошла в ил — сразу стало темно, чувствуем, «Аргус» попал в капкан, держит нас кабель. Изменяли плавучесть, продували цистерны, пробовали вырваться, но скоро все мы трое поняли: сидим в ловушке. Кабель запутался не как-нибудь, а лег точно посредине между выступавшей рубкой и спасательным буем. Решили ждать. Через четыре часа тщетных усилий командир наш Евгений Павлюченко признал аппарат в аварийном состоянии и запросил помощи с поверхности.

Запаса кислорода было у них на трое суток. Случилось то, что невозможно предусмотреть и вероятность чего нельзя предвидеть: батискаф не мог двигаться ни вперед, ни назад, ни вверх, ни вниз — никуда. Трудно представить себя в подобной ситуации.

— Чтобы кислород не расходовать, старались меньше двигаться, легли. Первые сутки никто из нас не спал, потом успокоились.

Хочется спросить, что значит «успокоились» при таком стечении обстоятельств, но молчу, и Сергей продолжает ровным, бесцветным голосом:

— Есть не хотелось. Те двое суток, что пробыли под водой, никто к еде не притронулся. На вторые сутки отказала подводная связь: что сверху говорят — слышим, а сами ничего передать не можем. Тогда стали молотком по металлической обшивке, бить: частые удары «да, да, да», два коротких — «нет, нет». Шансы на спасение знали, но старались сохранять спокойствие. А кстати, — неожиданно добавляет он, — кстати, все, о чем рассказываю, на этом самом месте произошло, тут все и было.

Увлеченные рассказом, не заметили, что «Прибой» лежит в дрейфе. Булыга, дотоле мирно беседовавший с «Аргусом», откладывает бортовой журнал, и что-то меняется в его голосе.

— «Аргус»! «Аргус»! Я — первый. Вас не слышу. Отвечайте! Сообщите обстановку.

Звучно хлюпает по бортам черноморская водица. Утренний ветерок морщит перламутровую ее поверхность, длинными рыбинами извиваются, струятся блики.

— Ну, лежим, значит, ни взад ни вперед, — продолжает Сергей, искоса бросив взгляд на Булыгу. — Лежим и думаем: хорошо хоть, пока связь была, успели на «Прибой» сообщить, что нас накрепко придавило.

— На «Прибой»?! — вырывается у Натальи.

— Да, на этот самый. Так что можете себе представить, как все было. Такой же блеклый денек, вернее, утро такое же…

Однако и сейчас что-то происходит. Подошел, встал рядом капитан «Прибоя». Оставив рыбную ловлю, сгрудились члены экипажа.

— «Аргус»! «Аргус»! Я — первый, вас не слышу. Отвечайте! — вопрошает безмолвную гладь Булыга. Где-то под нами молчит невидимый «Аргус».

— Аргус, почему молчите? Прием!

А приема нет как нет. Связь прекратилась. Признаться, меня начинает мучить совесть: стоило заговорить о трагедии, и вот… Мистика. Не хватало, чтобы вновь случилось то же самое. Взгляды вопросительно устремляются к Булыге. Тюлька-Джим деловито грызет мои сандалии острыми, как иглы, щенячьими зубками. Один Сережа делает вид, что ничего не происходит.

— Лежим, значит, — продолжает он, — думаем хорошо, что у батискафа теплоизоляция есть. Знаем: аварийный буй всплыть не может, тоже кабелем прижат. Тем временем наверху вызвали опытных водолазов — несколько раз они выходили на дно, нас же из-за пересеченного рельефа не видели: «Аргус» тогда еще желтым был, что не последнюю роль сыграло. На фоне донных отложений желтый цвет закамуфлировал батискаф. Из Севастополя на помощь срочно вышел кабелеукладчик «Цна» с опытными моряками на борту…

Алексеев подталкивает меня, кивая на горизонт. Верно говорил капитан Касаткин: «На море такое произойти может, что и поверить трудно» — из-за горизонта показывается туманное пятно, постепенно принимающее очертания корабля. Экипаж «Прибоя» узнает знакомый силуэт «Цны». Той самой.

Лично мне кажется — это уж слишком. Мы вовсе не хотим, чтобы, иллюстрируя Сережин рассказ, все повторялось вновь и «Аргус» исчезал в пучине. И пусть себе кабелеукладчик «Цна» с опытными моряками идет мимо.

— Уже сорок четыре часа мы были на дне. Потом я взглянул в иллюминатор… То ли лавина, то ли маневрировавшие над нами корабли изменили положение кабеля, но зловещей его тени над головой мы не обнаружили. Сверху дали «добро» на всплытие. Продули цистерны, но батискаф увяз, даже не шелохнулся. Оставалось последнее: аварийный сброс груза. Когда семь свинцовых кругляшей выбросили один за другим, аппарат дрогнул. В пять часов утра всплыли, увидели над собой небо. Была большая волна, пасмурный, штормовой денек.

На корабле «Академик Орбели» — это наше, из Южного отделения, судно — организовали штаб по спасению, устроили встречу — подходим, а на причале стоят сотрудники, ждут, каждому из нас вручили по букету роз…

И тут, как бы вежливо дождавшись конца повествования, оживает, подает голос «Аргус». «Прибой» разворачивается, начинает кружить над предполагаемым местом всплытия батискафа.

Все шире расходятся изумрудно-зеленые кольца над белым яйцом. Пронизав толщину вод, белым видением всплывает «Аргус», опоясанный ореолом пены. Уже откинута крышка аппарата, выбравшись наружу, оседлали ее два босоногих странника. Любопытная чайка метнулась к небывалой рыбине, шалыми кругами ушла в небо.

Сережа лихо спрыгивает в надувную лодку, и ярко-оранжевый «Пеликан» принимает его, напружинившись резиновым телом. «Прибой» ложится на обратный курс. Присмиревший, облитый хрустальной голубизной, движется за кормой на буксире батискаф, рыская и виляя во все стороны.

На берегу акванавты вручают нам подарок — большой ропан с закаменевшим по краям створок малиновым кружевом, морской «цветок» поднят со дна послушной механической рукой «Аргуса».

— Когда мы всплыли после двух суток на дне, — застенчиво улыбаясь, говорит Сергей, — я тогда подумал: больше — никогда…

Кажется, он благодарен за то, что не был задан традиционно глупый вопрос: «О чем вы думали там, лежа в брезентовых чехлах и зная: даже спасательный буй не укажет местонахождение батискафа?»