Мария Плахова - К островам Индийского океана

Или еще пример: в океанарий часто попадают случайные предметы — мячи, пластик. Так вот, «дикая», только что пойманная косатка, всего пару дней пробыв в бассейне, на третий день неожиданно подплыла к дрессировщику и широко открыла пасть: дрессировщик увидел застрявший в ней резиновый мячик. Не имея времени на размышления, он по плечо засунул руку в ее глотку и благополучно извлек предмет.

Так осмысленно вести себя другие дикие животные, например моржи, не могут.

Всеволод Михайлович увлечен рассказом, я работаю. Удается самое ценное: человек не позирует, а остается самим собой — живой, увлеченный делом. Ум, чувство достоинства, теплота и юмор проступают в мягких, но определенных его чертах.

Постепенно вопросы Плаховой приобретают несколько специфический характер:

— Наверное, сложно им детенышей растить?

— Природа нашла максимально рациональный путь, — отвечает Белькович. — У китихи, например, только что рожденный детеныш составляет треть длины матери и начинает плавать сразу после появления на свет. В китовом молоке до сорока процентов жира, поэтому оно не растворяется в воде, а висит облачком, китенок его и втягивает. При опасности, если стае надо идти с недоступной детенышу скоростью, проблема тоже решается просто: как только мать наберет скорость, образовавшийся поток воды автоматически прижимает к ней детеныша, заставляет его двигаться рядом с матерью.

— Я читала, — не унимается Плахова, — что по своему строению дельфиний мозг сходен с первыми моделями вычислительных машин и что задача, непосильная для шестилетнего ребенка, без труда решается дельфином. Дельфин легко «соображает», что спрятанный мячик может находиться лишь в объемном ящике, а не в такой же по размеру и цвету плоской стенке. Это верно?

И неожиданно мрачно заключает:

— Убивать надо было меньше…

По лицу Всеволода Михайловича вижу: он с ней абсолютно согласен.

К концу дня Плахова уходит писать на бак, увлеченная живописным нагромождением ржаво-рыжих якорных цепей и ярких спасательных поясов, разложенных для просушки. «Курчатов» в очередном дрейфе, на станции выключены двигатели. Расположившись неподалеку, работают с записывающей аппаратурой сотрудники лаборатории Бельковича.

— Должна тебе сказать, — сообщает она, возвратившись, — и я приобщилась к работе группы биоакустики. Сижу, пишу этюд, они рядом записывают дельфиньи речи и шумы моря. Кисти из рук валятся — до того интересно подслушать дельфиний разговор. В аппарате действительно трещало, свистело и пощелкивало. Но только, знаешь, что я в конце записи услышала?

— Ну?

— И потрескивало, значит, и попискивало, а потом, да ясно так: «Боцмана — на бак!» Ты ведь не думаешь, что дельфинов интересует местонахождение боцмана?

Полигон «Фреда»

— Я надеюсь, ты не обсуждала это с Бельковичем?

— А как же! Из толщи вод видят: нет на баке боцмана! Хорошо, что без комментариев его приглашали, коими так богат русский язык.

Что пользы объяснять ей, что иногда лучше промолчать. Тем более впоследствии группа биоакустики, как в «магнитное решето», отсеивает ненужные звуки…

— Так не отсеяли же! И нечего меня воспитывать. А то как в восточной пословице получается: «Если ты задумал сказать правду хотя бы в шутку, держи у порога оседланную лошадь и ногу в стремени».

Быстро вечереет, уже можно смотреть на солнце без боли в глазах. Ветерок слабеет, чуть стелется над океаном, и волны морщатся от золотой ряби. Закат — всегда чудо, и ощущение это не притупляется с течением времени, а каждый раз одаряет благоговейной радостью. Взгляд невольно обшаривает поверхность океана — может быть, мелькнет и для нас округлый стремительный плавник дельфина.

28 марта закончили работы над подводной горой Фреда и следуем в район островов Альдабра. Подходим к Альдабре 30 марта

Однажды одинокая арабская доу, сбившись с курса во время шторма и долго проплутав по океану, бросила якорь возле восточной оконечности какого-то острова. Над ним неподвижно зависли облака, точно повторяя очертания берегов. Они отсвечивали странным зеленовато мерцающим светом, что и побудило моряков дать этому кусочку суши ее теперешнее имя — Альдабра: с арабского «Аль-Хадра» переводится как «зеленый» (на одной из португальских карт 1511 года атолл обозначен как Альдахара, что можно считать искажением арабского «Аль-Хадра» — «Зеленый остров»).

Сторонники другой теории утверждают, что слово «Альдабра» должно быть переведено как «дверное кольцо», поскольку атолл напоминает его по форме. В лагуне этого самого отдаленного от Сейшельского архипелага атолла можно свободно разместить весь остров Маэ — на целых пятьдесят километров вытянулось коралловое кольцо и опознается на экране радиолокатора уже с расстояния тридцати миль.

Альдабра известна как самый большой остров планеты, созданный живыми существами — кораллами: вся его поверхность — кружева коралловых сооружений.

— Что за необычный остров!

— Это не остров, — возражают специалисты. — Это целый архипелаг!

В результате дискуссии выясняется, что со строго географической точки зрения Альдабра вправе считаться архипелагом, состоящим из четырех островов. Протоки, в нескольких местах прорезав сушу, соединяют ее с океаном. Из-за их узости во время приливов и отливов возникают опасные быстрые течения. Каждая из четырех частей Альдабры имеет собственное название: Полимни, Вест, Саут и Малабар.

— Птицы! Вы видели когда-нибудь розово-голубых птиц?

К кораблю тянется стая, и вскоре крупные птицы уже кружат над мачтами. Утренний розовый свет разлит над океаном, голубоватые рефлексы струятся от воды, еще не вобравшей жар солнечных лучей.

«Курчатов» находится на десять градусов южнее экватора, в двухстах двадцати милях от Мадагаскара. Когда новая земля поднимается из океана, на палубах собираются участники экспедиции, мобилизуют свои познания…

— Если я не ошибаюсь, Альдабра была открыта примерно в шестнадцатом столетии?

— Говорят, во время отлива целые водопады обрушиваются в море со скоростью десять миль в час?

— Но ведь есть и судоходные протоки с глубиной до двенадцати метров…

— Если вы имеете в виду канал Мейн-Ченнел…

— Именно… Когда немцев преследовал английский флот, они в сентябре семнадцатого сумели-таки войти в лагуну.

— Да-да. Немецкий крейсер «Кёнигсберг» прятался в лагуне Альдабры целых два месяца…