Мария Плахова - К островам Индийского океана

Ги ловко взбирается на дерево и приносит мне ветку с нежными цветами, они покрывают ее так густо, что почти не видно листьев. От растертых в пальцах лепестков исходит волна дурмана, маленькое солнце лежит на ладони с шестью лепестками-лучиками.

— Это иланг-иланг. Единственное на земле дерево, которому человек поставил памятник! Именно ему обязаны своей славой французские духи. Ствол его на высоте двухтрех с половиной метров безжалостно обрубают, а ветки пригибают к земле. Через месяц их освободят от держащих пут, но дереву уже никогда не подняться до предназначенной ему природой высоты.

— А какую высоту предназначила ему природа?

— Около десяти-одиннадцати метров. Вы знаете, каков годовой урожай? С одного дерева иланг-иланг собирают до двадцати килограммов цветов. Очень важно определить время его цветения, сборщики должны работать обязательно на рассвете, когда лепестки доверчиво раскроются навстречу восходящему солнцу. Эти удивительные цветы можно собирать, лишь когда они приобретут сочный желтый цвет с ярко-красным пятнышком внутри бутона.

— А почему надо искривлять ветки?

— Тогда сок приливает к цветоносным побегам. Это редкое эфиромасличное дерево, во всем мире его плантации есть лишь на Коморских островах и здесь, у нас, на островах Нуси-Бе и Нуси-Бураха. Это самое изысканное сырье, придающее стойкость и аромат французским духам.

Дикорастущих иланг-иланг почти не осталось в природе.

— Но у этого дерева крона не срезана?

— Нет, но это исключение. Вы обратили внимание на множество искусственных насаждений в парке? Помимо декоративного назначения они являются предметом исследования как возможный источник новых фармакологических средств.

Считают, что современная парфюмерия располагает более чем пятью тысячами душимых веществ, из которых природные не составляют и четырехсот, остальные созданы человеком в результате синтеза. Когда-то римляне и греки придумали легендарный остров Панхайю, поместив в Аравийское море источник самых тонких благовоний на Земле. Индия славилась корицей, Китай — камфарой, Малабарский берег — сандалом, Ливан — кедрами.

В конце XIX века химия «догнала» парфюмерию, получив искусственные вещества с запахами, подобными природным. Ароматы стали популярными — история сохранила сведения о целой категории различий запахов «по рангам»: существовали специальные духи для простолюдинов и королей, швей и модисток, дам полусвета, которым, кстати сказать, предназначался запах мускуса. История утверждает, что и Наполеона не миновало общее пристрастие: сосуды с благовониями сопровождали его в походах, особой благосклонностью императора пользовались флаконы пахучей «кёльнской воды».

Стою под душистой тенью иланг-иланга, с веранды раздается тихий говорок Лалау, смех детей, скрип карандаша по бумаге. Какой разительный контраст характеров и темпераментов: сдержанность и немногословность Ги и Роже рядом с буйно рвущимися наружу эмоциями позирующего красавца юноши.

Время есть, и я отправляюсь побродить по острову, покинув территорию станции. За сеткой-оградой начинается иной, отличный от ухоженного парка мир.

По щиколотку проваливаюсь в мягкий мох, сырые, сгнившие травы. В зелени — развалины каменных строений, заколдованное царство лиан, крупных, похожих на орхидеи бледных цветов. Будто и не ступала здесь никогда нога человека, из глубоких канав выпирают серые могучие корни, сплетаются и снова скрываются в почве. Почти темно, лишь солнечные блики светлой чешуей рассыпались по земле.

Заросшая, еле заметная тропинка, вволю попетляв в чаще, вскоре выводит к небольшому поселку. Похрустывают скорлупки ахатин, владелицы которых давно составили обед или ужин африканской семьи. Деревенька окружена ветхими мостиками на сваях: в часы прилива по многочисленным протокам сюда проникает вода.

Пристраиваюсь возле крайней хибарки, занимаюсь своим нехитрым делом — рисую. Две немолодые женщины толкут зерно в похожем на барабан высоком деревянном сосуде, ритмично поднимая длинные пестики-палки. От тлеющего очага течет в сторону розовый горьковатый дымок, в закопченном горшке варятся моллюски. Африканцы считают их питательными и вкусными, и океан аккуратно, два раза в сутки, открывает кладовую, обнажив рифы. Моллюсков сушат и вялят впрок, до тысячи трехсот их видов насчитывают прибрежные воды Мадагаскара.

Срок увольнения истекает. Роже вручает нам свежие кокосовые орехи. Они не желают вмещаться в сумку, предназначенную для менее габаритной поклажи, и Лалау приносит большую сетку, сплетенную из волокон рафии.

Но прежде чем навсегда покинуть этот дом, Алексеев, аккуратно прикрыв за собой калитку, выходит на дорожку и старательно, как цапля, вышагивает к океану и обратно…

— Сколько? — спрашиваю его, ибо не составляет труда разгадать этот маневр.

— Семь! — слышу удовлетворенный ответ. — Ровно семь шагов до океана.

Общепринятое представление о малолитражке как о небольшой машине ошибочно: едем к причалу, вмещаясь в нее… ввосьмером. Миниатюрная Лалау и хрупкая Ханта прижались друг к другу на переднем сиденье. Нанни на материнских руках, нас двое и Роже позади, а Ирина… такого еще не приходилось видеть: маленькая смуглянка привычно сворачивается калачиком на коленях у Ги в кольце темных отцовских рук, твердо лежащих на руле. Малость осев, юркая машинка бодро устремляется в обратный путь, кружа по дороге, что, как пес в известной поговорке, «так и стремится поймать собственный хвост». Мелькают дома деревеньки, пальмовые рощи, под колесами клавишами поднимаются и опадают танцующие мостки из положенных поперек бамбуковых стволов.

Над заболоченной землей высятся мангры. Распластались ветки с глянцевитыми, облепленными илом листочками, из-под них тянется зеленая поросль молодых мангрят.

Столпившись в черте прилива, мангры ухитряются сбрасывать своих «детей» с уже готовыми, проросшими на материнской ветке корнями. Какой отлаженный механизм своевременно сообщает растениям о часах прилива и отлива? Перехитрив океан, малыши-мангрята успевают укорениться в почве до возвращения воды. Воздушные корни-подпорки стоят преградой на пути прилива, укрепляя грунт.

Впервые увиденное на берегах тропических морей греками-мореходами адмирала Неарха растение приобрело впоследствии известность: древесина мангров не гниет в воде. Сотни лет из Красного моря и с берегов Персидского залива устремлялись сюда доу купцов и судовладельцев, скупавших мангровую древесину. Так и прозванных «мангровыми пиратами».