Мария Плахова - К островам Индийского океана

Переводчиков предостаточно, одна за другой льются сочиненные самим автором песни… О немом юноше, юноше, который был несчастен оттого, что не мог произнести имени своей любимой… О птице, поющей на рассвете… О человеке, оплакивающем любимую женщину… Песню о разлуке…

Напряженно лицо юноши. Упрямо нахмурены широкие брови, сосредоточен взгляд. Небрежно взлохмаченные смоляные кудри падают на лоб.

Одна мелодия сменяет другую, каждая — импровизация.

Я успел переодеться в светлый, даже отглаженный костюм, жена моя высохла, из всклокоченных ветром волос соорудила прическу, сменила затертые брюки на нормальное платье — словом, выглядим вполне прилично. Именно этим обстоятельством можно объяснить, что гости, с которыми мы расстались на причале всего несколько часов назад, не узнают нас среди собравшихся.

Певец умолкает, делает долгую паузу и вопросительным взглядом обводит присутствующих, будто кого-то ищет. Оказывается, сейчас он будет петь песню, которую посвящает… Марии, это и есть заготовленый нам сюрприз.

Имя «Мария» усваивается всеми без перевода, взгляды обращаются к польщенной Плаховой. Мальгаш наконец-то узнает ее среди публики и радостно кивает, сияя лицом и глазами.

И в кают-компании «Курчатова» звучит протяжная, с повторами песня о том, как Мария и Борис были на прекрасном берегу Нуси-Бе. Предположение, что услышанные песни — плод импровизации, превращается в уверенность. Итак, они были на прекрасном берегу, но потом Мария скрылась (наверное, наблюдательный мой натурщик имеет в виду ее таинственное исчезновение, когда, стараясь не привлекать внимания, отправилась она окунуться в воды Индийского океана). И Борис стал искать Марию (или наоборот), а потом благополучно нашел ее (или она его)… Теперь Мария вернулась на свой белый корабль (а куда же ей еще деться!..).

Этот трогательный несложный сюжет встречает горячее одобрение публики, щедро награждающей исполнителя рукоплесканиями. Очевидно считая меня обойденным музой, певец пытается восстановить справедливость и втолковать аудитории, как хорошо Борис сделал его портрет. Крепкая коричневая рука очерчивает круги вокруг оживленного лица, завершая их жестом — поднятым большим пальцем как оценкой творческих возможностей художника.

Неутомимый юноша поет более часа, переходя от меланхоличных песенок к задорным ритмам с гортанными выкриками. Очень выразительна песенка «О маленьком хулигане», которого все награждали тумаками и подзатыльниками, а «он просто был веселый мальчишка и очень любил людей».

Когда энергия и запал певца идут на убыль, организуется общий хор. Гости поют протяжную малагасийскую песню, курчатовцы невпопад и не очень дружно тянут припев. Лалау и Ханта танцуют, выйдя на небольшое свободное пространство между столиками, к ним присоединяется нарядная мадам Раулисон в модном вечернем туалете, в котором ей неизвестно как удалось добраться на катере.

Но вот беда: на ногах у женщин европейские босоножки, именуемые «платформами». Толстая, неудобная подошва сковывает движения маленьких ног, отнимая у танца природное изящество, лишь руки пластично вспархивают над головами.

Долго длятся танцы между привинченными к палубе столами и диванами.

Затихло стрекотание катерка, увозящего гостей. Аромат ветки иланг-иланг по-прежнему властвует в каюте. Держу в руках еще один прощальный подарок — плод дынного дерева — папайи. Ее считают целебной, а сок завязи — обладающим сильным бактерицидным действием. Сижу перекатываю на ладони семечко папайи, похожее на икринку в чехле.

В открытый иллюминатор вливается свежее солоноватое дыхание океана. Сыплется в воду лунный блеск, по-малагасийски «луна» — «вахини» — «добрый гость».

И тут спохватываемся: мы так и не знаем имени моего натурщика, мальгаша-певца. Особенно сокрушается Плахова: как-никак он посвятил ей песню. Но поздно. Уже пошла вверх якорная цепь.

«Курчатов» возвращается к «Рифту», оставленному на подходе к Нуси-Бе. Снова качает. Пытаюсь писать, но ветер рвет холст, капельки ложатся на палитру, не смешиваясь с красками. Корабль сопротивляется, напрягает силы, стремясь под правильным углом стать к волне. Задыхаясь от усердия, натужно стучат двигатели. Тусклый свет странного, желтовато-лимонного оттенка вырывает острые верхушки волн, не в силах проникнуть в глубокие ложбины. В такую погоду хочется лечь и лежать. Никто лучше Бальзака не сказал о качке: «Всем известно действие морской болезни: необъяснимое расстройство расслабляет все жизненные силы, душа как бы мертвеет, больной становится равнодушен ко всему на свете, мать забывает о ребенке, любовник перестает думать о возлюбленной, самый энергичный человек лежит безжизненным телом». Нет сил даже прихлопнуть громкоголосого нахального комара, что несколько дней сосуществует с нами в каюте. Комары появились и у соседей. Как изловчилось хитрое племя кровососущих проникнуть через задраенный иллюминатор, остается тайной. Алексеев утверждает, что комаров специально запускает доктор Луговской… в качестве предостережения, чтобы все исправно глотали делагил… И это последние слова, которые мне сегодня дано от него услышать: качка — дело серьезное.

Проходят сутки. С трудом бреду по шаткому коридору и с удивлением слышу: из каюты доносится частый, как удары дятла, стук. Плахова, не удосужившись выйти наружу, судит о погоде по увиденному в иллюминатор пейзажу: судно сползает в глубокие котловины, но нет белых гребней. Жена моя, не обнаружив пенных бурунов, считает, что все «в норме», и резво стучит на пишущей машинке. Вот те на!

— Пошла бы на воздух, проветрилась, подышала. А заодно загляни на бак и корму!

Не проходит и пяти минут, как она возвращается, явно удрученная обстановкой, и молча укладывается на койку. Что значит настроиться!

«Не ходить! Буксировка. Опасно для жизни», — предупреждает объявление. Корму перегородила растрепанная веревка. Влекомый двумя канатами, рыскает позади «Рифт». Еще 13 апреля, в ноль часов сорок пять минут, капитан «Рифта» обратился с просьбой отбуксировать судно на мелководье, где на глубине двадцати пяти метров в относительной безопасности машинная команда должна устранить аварию: в результате заводского дефекта разрушился опорный подшипник гребного вала, и «Рифт» потерял самостоятельный ход. Обычно подобный ремонт производится в условиях дока. Положение серьезное: из Мозамбикского пролива корабли должны выйти в открытый океан; к тому же район, где находимся, изобилует ловушками рифов и славится ураганами.