Вячеслав Крашенинников - По Декану

Саэд Мохаммед с вокзала повез нас в город. Мы миновали огромные крепостные ворота Бидара и не спеша покатили по его улицам.

Старый город был невелик по размерам. Он свободно разместился в несокрушимо прочных крепостных стенах, которые явно велики для него. На его узких, но очень чистых улицах и в переулочках почти нет движения. Тишина. Не видно людей. Вольно бродят коровы, собаки и козы.

К небольшим домам с подслеповатыми оконцами ведут гранитные мостки, перекинутые через канавы городской канализации. Дуканы (лавки) города похожи на открытые в сторону улицы квадратные коробки. Товары в них очень непритязательны — большей частью здешнего производства: простая, старинного фасона металлическая посуда, гончарные изделия, зерно в мешках.

На улицах часто попадаются старинные купеческие дома, украшенные затейливой деревянной резьбой, небольшие стройные мечети и храмы с изображениями страшных чудовищ на карнизах. А зайдешь внутрь храма — там постоялый двор с чисто вымытыми каменными полами, стойла для священных коров, снующие по двору полуголые парни работники.

Мы то и дело проезжали обширные пустыри, полуразрушенные глинобитные здания и оползающие от дождей дувалы — заборы, из которых густо выпирает каменная кладка. И всюду надгробия, надгробия. Немноголюдье, тишина, нависшее над головой сумрачное небо, полное сизых туч, и эти могилы навевали грустное чувство.

Время словно остановилось в некогда блестящей столице Бахманидов. Бидар живет ныне так же, как он жил много-много лет назад. Даже признаки нового времени — редкие фонарные столбы, асфальт и наклеенные кое-где яркие афиши — не могли ослабить первого сильного впечатления, мыслей о том, что город безнадежно отстал от времени, заблудился в веках.

А ведь когда-то в этом сонном городке ключом била жизнь! Он был переполнен народом. И (подумать только!) наш земляк толкался вместе с бидарцами на здешних торжищах, дышал здешним воздухом и жил под сенью этих могучих красных стен.

В самом центре города бросается в глаза высокое, похожее на шахматную туру, круглое здание из красного кирпича. Его воздвигли раджи, правившие страной до Бахманидов. На железных полосах, которыми обиты его двери, висят громадные замки. Это Чаубара.

Говорят, в древности на верхней площадке Чаубары находился астрономический пункт, а позже — главный сторожевой пост города. Четыре радиальные улицы, отходящие от Чаубары, делят город на четыре таалима (квартала), которые носят имена их основателей: Сиддик Шах, Нур Хан, Маньяр и Пансал. В каждом таалиме некогда имелась своя акхара (борцовская площадка), своя мечеть и по крайней мере одна общественная школа.

Саэд Мохаммед рассказывал о том, каким оживленным городом был Бидар в дни его расцвета, как много было в нем народу, а мы видели пустые улицы и площади. Было безлюдно даже в центре, возле Чаубары.

— Чем же занимаются здешние жители, Саэд сахиб? — спросил я.

— Заниматься у нас тут нечем! — вздохнул тот. — Фабрик, заводов нет и в помине.

В городе, рассказывал Саэд, половина людей хинду, которые говорят на каннара, а другая половина — мусульмане, говорящие на урду. По референдуму Бидар отошел к штату Майсур, где говорят на каннара, хотя исторически город ближе к Хайдарабаду.

Пока мы разговаривали, из-за угла вынырнула шумная процессия. По дороге одна за другой катились с десяток колясок рикш, украшенных яркими афишами, рекламирующими новый индийский кинофильм. Патефон через усилитель горланил какую-то кинопесенку. Толпа любопытствующих бидар-ских ребятишек, ковыряя в носах, с серьезным видом следовала за рекламным кортежем. В городе есть маленький движок, который дает электрическую энергию для освещения середины главной улицы города, дома районного администратора и местному кинотеатру. Это едва ли не первые ростки современности в Бидаре.

Начинало темнеть. Пора было думать о ночлеге. Мы выехали на северную окраину города, где возвышенность, на которой стоит Бидар, заканчивается крутым обрывом. Над обрывом грозно высились зубчатые стены. Дорога, выйдя из крепостных ворот, круто сбегала вниз на лежавшее под стенами Бидара бескрайнее Деканское плато.

Чуть в стороне от стен крепости, на самом краю обрыва, ласточкиным гнездом ютилось небольшое двухэтажное здание современной постройки. Сюда и привез нас Саэд Мохаммед.

— Вот вам и ночлег! — сказал он. — Раньше этот особняк принадлежал оцному богатому бидарцу мусульманину, но после 1947 года он уехал в Пакистан, и теперь здесь гест-хауз — гостиница.

Мы вышли на широкий балкон, по которому, казалось, хлестали все ветры Декана. Ветер валил с ног, но не мог отвлечь нас от созерцания величественной панорамы. Внизу лежала необозримая, поросшая мелким кустарником равнина. На этой колоссальной равнине почти не видно было признаков жизни. Лишь кое-где бурыми пятнами выделялись маленькие деревеньки здешних крестьян да поля, усеянные крупными камнями. На самом горизонте виднелись приземистые, сизые от расстояния холмы.

Справа, в довольно глубокой лощине, издали похожие на серо-синие кегли, стояли крупные сооружения, окруженные густой зеленью.

— Гробницы Бахманидов, — объяснил Саэд Мохаммед. — Там лежат все они, начиная от султана Ахмеда Шаха Вали Бахмани, который перенес сюда столицу из Гулбарги. А даргах, что стоит на полдороге к гробницам, принадлежит династии пиров — духовников Бахманидов.

Мы обошли вокруг здания по балкону. С балкона был отлично виден и сам Бидар. Саэд Мохаммед рассказывал:

— Вон там, в обрыве, выкопана пещера. Видите крест? В пещере некогда жил христианский святой — перекрещенец из хинду. И по сей день каждый год здесь состоится урс в его честь. А вон те развалины — казармы негритянских сипаев (солдат), которые служили в армиях Бахманидов. Там же находились и их кухни. Котлы, конечно, давным-давно выворотили и унесли, но каменные таганы, на которых они стояли, целы по сей день. Пять веков назад здесь не было пустого места. Ведь в Бидаре и вокруг него жило больше миллиона человек, да еще несколько сот тысяч служило в армии, в конной и слоновой кавалерии. И все это видел Афанасий!

Наступала ночь. Тучи, обложившие небо, так и не рассеялись. Равнина внизу затягивалась сизым холодным туманом. Вместе с порывами ветра на «ласточкино гнездо» все чаще обрушивались потоки мелкого, но упорного дождя. Саэд Мохаммед зажег два переносных фонаря, передал их нам и отправился домой.

Темнота сгущалась все сильней. Упорней дул сырой резкий ветер, от которого дребезжали ставни. Стало по-осеннему холодно, и нам пришлось завернуться в пледы. Пустой дом содрогался под напором буйных стихий. Казалось, еще минута — и он покатится вниз, в пропасть. Сильные порывы ветра наконец погасили дрожащие язычки фонарей, и наступила кромешная темнота.