Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Наши наблюдения прервал поднявшийся ветер. Проа неторопливо двинулось на запад. Слишком быстро покидать риф нам не хотелось, поэтому мы перебросили веревки за борт, уцепившись за них, повисли под водой, и лодка медленно потащила нас вдоль рифа, а мы с восторгом следили, как меняется подводный пейзаж. Вскоре кораллы остались позади, и вдруг бутылочно-зеленая вода сменилась темно-синей, а дно исчезло. Ничего не оставалось, как подняться на борт, чтобы не встретиться с обитающими на глубине акулами.

Мы лежали на прогретой солнцем палубе и пытались соотнести причудливые фигуры на нашей довольно приблизительной карте с окружающими бесчисленными островами. Помощи от капитана ждать не приходилось; он сидел позади нас на корточках, тяжело дышал нам в спину и уныло делился пессимистическими прогнозами.

В конце концов мы предположили, что пятно в самом верху карты — это и есть одинокий, отстоящий от общей цепи островок, который лежал сейчас по правому борту. Не исключено, что мы ошибались и остров лежал за пределами карты, но это была наша единственная зацепка, и мы решили ориентироваться по нему. Через некоторое время проа вошло в пролив между двумя островами; мы надеялись пройти по нему на Комодо. На всякий случай я посоветовался с капитаном. Он недоумевающе развел руки и пожал плечами: «Может, и так, господин. Не знаю».

Оставалось действовать методом проб и ошибок.

В следующие три часа на нас обрушилось самое страшное испытание за все время пути. Прочитай я карту более вдумчиво и внимательно, мы смогли бы к нему подготовиться. Дело в том, что Флорес, Комодо и Сумбава входят в островную цепь, которая тянется на несколько сотен километров и отделяет море Флорес от Индийского океана. Нетрудно было предположить, что в зазорах между островами — бешеное приливное течение, и сейчас мы входили именно в такой зазор.

В сумерках ветер усилился баллов до семи, и наше судно на полных парусах понеслось на юг. Мы ликовали: казалось, еще немного — и этой ночью мы бросим якорь в Комодской бухте. Вдруг сквозь скрип мачт и всплески бурлящей за бортом воды донесся монотонный зловещий рев. В нескольких метрах от нас мощный порыв движущегося к югу ветра столкнулся с идущим на север течением, и вода тут же заклокотала бурунами и водоворотами. Как только мы попытались прорваться сквозь первый водоворот, судно затряслось так, что едва не рассыпалось в щепки. Ударом волны проа развернуло градусов на двадцать. Капитан бросился вперед, всем телом навалился на бушприт и, намертво вцепившись в него, сквозь шум волн выкрикивал команды державшему штурвал Хассану. Остальные схватили бамбуковые шесты и принялись отталкиваться от поросшего рифами дна.

Судно трясло и бросало так, что мы едва удерживались на ногах. Палуба накренилась, мы отчаянно отпихивались от рифов, бушующий ветер вырывал шесты из рук. Мы сопротивлялись изо всех сил. В конце концов штормовым ветром проа вырвало из воронки водоворота и отнесло на более глубокое место. Здесь течение оставалось угрожающе сильным, но наконец мы могли хоть немного перевести дух, собраться с мыслями и осознать, какая беда нас только что миновала. Однако времени на передышку не было: ветер дул в спину и, чтобы вернуться на свой маршрут, нам предстояло совершить самоубийственный поступок: крепить паруса и предаться на волю обезумевших вод. Мы твердо решили попасть на Комодо, другого пути у нас не было — и через секунду нас снова подбросило и швырнуло вниз очередным ударом водоворота в носовую часть. Весь последующий час мы яростно сражались с морем. К счастью, низко сидящее проа не задевало дном рифы; те, что находились у поверхности, узнавались издалека по пенящейся над ними желтоватой воде, и Хассану, опытному штурману, удавалось ловко их обходить. Ветер не унимался, а мы молились, чтобы он продержался подольше, иначе судно и на метр не сдвинется против течения.

Вокруг бурлила вода, по раздувающимся парусам казалось, будто мы идем на хорошей скорости, но, судя по берегу, мы шли удручающе медленно. Наконец нам удалось вырваться из узкой горловины. Дальше проход расширился, водовороты попадались все реже. Надвигалась ночь, в темноте разглядеть предупреждающие буруны над рифами было все труднее, поэтому мы решили держаться ближе к берегу. Капитан с нами согласился. Медленно, с огромным усилием, мы обогнули косу, выступавшую в море. Оно по-прежнему шумело, но сейчас, по сравнению с той обезумевшей пучиной, из которой нам посчастливилось выбраться, казалось почти спокойным. Изможденные, мы стояли на палубе, опершись на шесты. Зато теперь, думал я, наконец, может быть даже этой ночью, приплывем на Комодо. Впереди виднелся небольшой мыс, за ним виднелся отлогий берег. Течение улеглось. Наше проа застыло на воде. Мы снова принялись отталкиваться шестами от берега. Сперва лодка продвинулась примерно на полметра, затем расстояние стало измеряться сантиметрами. «Если бы только нам удалось обогнуть этот крошечный мыс, дальше было бы легче», — думали мы и продолжали остервенело отталкиваться от дна.

Примерно через час, вконец обессилевшие, мы сдались и полностью доверились течению. Судно медленно приближалось к небольшому заливу, окаймленному суровыми остроконечными утесами. В конце концов мы решили бросить якорь. Двое из нас, стоя на палубе, держали на изготовку бамбуковые шесты на случай, если нас понесет к камням, остальные здесь же, на досках, спали без задних ног. Что перед нами — Комодо или другой остров, — не знал никто.

С первыми проблесками рассвета над морем я расправил затекшие ноги и поднялся с палубы, где проспал последние три ночных часа. Чарльз и Хассан дежурили всю ночь. Сейчас они сидели, устало привалившись к рубке, с бамбуковыми шестами на изготовку, хотя течение замедлилось и подстерегавшая нас ночью угроза разбиться о камни миновала. Сабран принес горячий, соленый, крепко хлорированный кофе. Пока мы блаженно потягивали этот экзотический напиток, на горизонте, за нами, поднялось солнце, и мягкое тепло согревало наши голые спины. Впереди показались три небольших зубчатых острова, которые, словно резная ширма, отделяли видневшуюся вдали горную гряду. Слева, километрах в трех, по направлению к островам тянулась береговая линия, очерченная почти симметричными пирамидальными горами, и, не дойдя до них совсем немного, уходила в море, образуя узкий пролив, который, как нам представлялось, вел к Индийскому океану. Мы надеялись, что защитившая нас от ветров полоса суши справа — это и есть остров Комодо. Сейчас мы впервые увидели его в свете дня, и я пристально всматривался в поросшие травой крутые откосы, надеясь разглядеть торчащую между камнями чешуйчатую голову гигантского варана.