Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Сердито качая головой, он побрел вдоль русла и вдруг наткнулся на большой булыжник. Варан остановился, долго терся чешуйчатой щекой о камень, пока наконец не избавился от досадной помехи. Сейчас ловушка была совсем рядом. Почуяв тяжелый запах мяса, он резко сменил маршрут и отправился исследовать, откуда пахнет едой. Вонь привела его к западне. Яростными ударами задних лап он разодрал завесу из пальмовых листьев, просунул тупую морду между жердями и затряс мощной шеей. К счастью, лианы держали конструкцию довольно прочно. Раздосадованный варан поплелся к двери, с душераздирающей осторожностью заглянул внутрь и немного прошел вперед. Теперь нам были видны только его задние лапы и солидных размеров хвост. Некоторое время он стоял без движения, потом исчез из виду. Вдруг раздался громкий щелчок, веревка съехала, дверь с глухим звуком опустилась, и заостренные концы бревен ткнулись в песок.

Пойманный дракон

Ошалев от счастья, мы помчались к ловушке, схватили булыжники и завалили ими дверь. Дракон надменно наблюдал за нашими действиями, его раздвоенный язык мелькал между прутьями. Трудно было поверить: цель наших четырехмесячных странствий наконец достигнута и, вопреки всем трудностям, нам удалось поймать самую большую рептилию в мире. Мы сидели на песке, глядя на ловушку, в которой копошился варан, и тихо, счастливо улыбались. У нас с Чарльзом было много причин чувствовать себя победителями, но и Сабран радовался не меньше, глядя на редкую добычу и наши счастливые лица.

Он обнял меня за плечи и широко улыбнулся: «Это очень, очень хорошо».

С главной задачей нашей экспедиции мы справились, и теперь предстояло долго и упорно бороться с местными чиновниками за право вывезти из Индонезии наши пленки, камеры, животных и самих себя. Эта борьба порой изматывала, хотя иногда казалось, что местные власти чувствуют себя нашими союзниками в неизбежной, затяжной битве с бесчисленными инструкциями, ограничениями и запретами.

С особой нежностью я вспоминаю офицера полиции в Сумбаве, куда мы приплыли с Комодо. Здесь мы застряли на три дня: самолет, который должен был нас увезти, не прилетел, на Бали у него сломался двигатель. Мест в гостинице не было, поэтому ночевать пришлось в аэропорту на полу.

Но прежде предстояло явиться в полицейский участок. Нас встретил милейший человек, в обязанности которого входила проверка наших паспортов. Он взял документ Чарльза и долго, внимательно вчитывался в украшенную вензелями надпись на внутренней странице обложки: «Her Britannic Majesty Principal Secretary of State for Foreign Affairs requests and requires… » («Ее Британского Величества Главный Государственный Секретарь по иностранным делам просит и требует…») Некоторое время полицейский переваривал написанное, потом дотошно изучил каждую визу, подпись, штамп, пока не добрался до последней страницы со списком иностранных валют, которые менял Чарльз. Длилось это долго, но у нас в запасе было четыре дня, поэтому мы не торопились. Полицейский угощал нас кофе, мы его — сигаретами. Наконец он закрыл паспорт и протянул его Чарльзу с вопросом: «Вы ведь американец, нет?»

На второй день, когда мы проходили мимо полиции, перед нами вырос караульный со штыком. Оказывается, нас снова затребовал офицер.

«Простите, — объяснил он, — но я не заметил, есть ли у вас в паспортах въездная виза в Индонезию».

На третий день полицейский чиновник сам явился к нам в аэропорт в бодром расположении духа: «Мирного утра. Извиняюсь, но мне снова надо посмотреть ваши паспорта».

«Надеюсь, ничего не случилось?» — забеспокоился я.

«Нет-нет. Просто я так и не знаю, как вас зовут».

На четвертый день он не появился, и мы решили, что досье на нас собрано.

Однако переговоры с местными чиновниками нас разочаровали: вывезти комодского дракона нам не позволили. Правда, разрешили вывезти других животных — орангутана Чарли, медведя Бенджамина, питонов, циветт, попугаев, нескольких рептилий, но с вараном пришлось расстаться. Стоит ли говорить, каким неожиданным, тяжелым ударом для нас оказался этот запрет.

Но это даже хорошо, что дракона пришлось оставить на его родине. Конечно, он был бы вполне здоров и счастлив в огромном, подогреваемом бассейне Дома рептилий в Лондонском зоопарке. Но там он все равно жил бы в неволе и никто никогда больше не увидел бы его загадочным и могущественным властелином дикой природы, каким он предстал перед нами в тот день на Комодо.

В 1958 году мы отправились в Парагвай на поиски армадилла, или броненосца. Поездку невесть куда, к тому же за созданием, чья привлекательность не столь очевидна, надо хоть чем-то оправдать. Как известно, животные привлекают нас по многим и разным причинам. Одни любуются великолепным птичьим оперением, других восхищает пластика и грациозная сила кошачьих, кого-то завораживает леденящий кровь вид огромных змей, иные умиляются собачьей преданности или восторгаются проказливыми мартышками, сообразительными, «почти как мы» — все эти качества завоевывают многих приверженцев. Броненосец ни одним из этих достоинств не обладает. Покрытый панцирем неясного цвета, со стороны он кажется уродцем для не слишком сострадательного взгляда. Насколько мне известно, его невозможно научить забавным штукам (если говорить правду, подозреваю, что броненосцы вообще туповаты), их детеныши особой нежности тоже не вызывают. Однако армадиллы отличаются свойством, которое более всего притягивает меня в животных; это сочетание самобытности, загадочности и древности, которое весьма приблизительно можно назвать словом «странный».

Описать это свойство непросто. Например, лев им не обладает хотя бы потому, что он, если задуматься, — не более чем увеличенная копия домашнего кота. Полярный медведь, при всей его экзотичности, по большому счету очень похож на крупную собаку с белой шерстью, скрывающей его в арктических снегах. Даже такой диковинный зверь, как жираф, — дальний родственник всем нам хорошо знакомого благородного оленя.

Однако никого, хотя бы отдаленно напоминающего кенгуру, гигантского муравьеда, ленивца или броненосца, в Европе мы не найдем. Они не только внешне, но и по внутреннему строению существенно отличаются от всех животных, населяющих наш континент, «последние из уцелевших», чудом сохранившиеся с тех далеких геологических времен, когда большинства современных живых существ и в помине не было. В этом смысле они действительно «странные».