Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Воплощение нашей мечты назывался «Кассель» (Cassel). Это была девятиметровая просторная дизельная яхта, c такой низкой осадкой, что она могла легко протащить нас вместе с оборудованием и припасами по узким, извилистым рекам в отдаленных частях страны без каких-либо трудностей для себя или для нас. Мы приняли предложение о сдаче ее внаем с быстротой и огромной благодарностью.

Пока мы плыли мимо причалов Асунсьона, по широкой коричневой реке Парагвай, мы сложили наши камеры и записывающее оборудование в просторные, абсолютно сухие шкафы в каюте. Мы под завязку загрузили камбуз пакетами с супами и соусами, банками джема, шоколадом, разнообразными мясными и фруктовыми консервами. Мы установили двойные москитные сетки на окна. Я устроил над своей койкой небольшую библиотеку из книг в мягких обложках. Чарльз настроил маленький приемник на радиостанцию в Асунсьоне, и каюта наполнилась томной, навязчивой гитарной музыкой.

Гордый нашим роскошным жилищем, я вышел на палубу, чтобы полюбоваться привязанной к хвосту яхты шлюпкой с мотором в 35 лошадиных сил, которую мы почтительно именовали нашим скоростным катером. Мы рассчитывали ездить в ней по малым притокам в поисках животных, а есть и спать предполагали на яхте.

Больше ничего не оставалось делать, и я с наслаждением растянулся на койке. Безмятежно, с невиданным прежде комфортом, мы плыли к южным границам непроглядных тропических лесов, которые начинаются на северо-востоке Парагвая, тянутся через Бразилию к границам бассейна Амазонки, а оттуда к Ориноко — местам, где сохранились самые большие джунгли в мире. Происходящее было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Так и случилось. Через последующие десять дней нам предстояло претерпеть намного больше неудобств, чем во всех предыдущих экспедициях, вместе взятых.

На борту, кроме нас, было еще три спутника. Наш проводник, рослый и крепкий темноволосый парагваец по имени Сэнди Вуд, превосходно владел испанским, гуарани и языками одного или двух индейских племен. Ему никогда не доводилось покидать Южную Америку, однако по-английски он, как ни странно, говорил с отчетливым австралийским акцентом.

Парагвай полон людей с иностранными корнями. Поляки, шведы, немцы, болгары, японцы бежали в эту маленькую страну, кто от бедности, кто от религиозных преследований или политической тирании, а кто — от закона. Родители Сэнди прибыли сюда вместе с 250 австралийскими эмигрантами прямо в конце XIX века. В те годы Австралию сотрясали восстания, и журналист Уильям Лейн, в течение многих лет проповедовавший «идеальный социализм», предложил своим единомышленникам — фермерам, плотникам, людям других рабочих профессий — вместе уехать в Парагвай, чтобы основать там его совершенное общество. Парагвайское правительство выделило мигрантам плодородные земли, и на них возникла община, названная Новой Австралией. Частной собственности в ней не существовало; каждый новоприбывший отдавал все имущество и деньги общинному казначею; все работали не ради собственного обогащения, но во имя общего блага. Благородные политические идеи были крепко приправлены пуританством: сухой закон, никакой музыки, танцев и общения с местными жителями.

Однако уже в первый год напряжение сказалось на жизни сообщества. Некоторые члены общины предпочли отказаться от них, выбрав взамен привлекательных парагвайских девиц, чуть пряный вкус cafi a — перебродившего сока из сахарного тростника, — и веселую компанию деревенских жителей, великолепно игравших на гитарах. Не менее крепко по экономике общины ударила привычка некоторых лентяев перекладывать тяжелую работу на сотоварищей и с утра до ночи, как крепко выразился Сэнди, лишь хрюкать.

В конце концов Colonia Australia развалилась. Неутомимый Лейн вскоре основал на новом месте другое поселение, Colonia Cosme, где собрал своих немногочисленных верных последователей и нескольких эмигрантов, недавно прибывших из Австралии. Однако и эта затея с треском провалилась: общинники один за другим отступались от высоких идей. Вскоре по землям, принадлежавшим общине, пронеслась революция, дома разграбили повстанцы, а все, что им не досталось, унесли жестоко расправившиеся с мятежниками правительственные войска. Члены общины рассеялись по всему миру. Многие переселились в Буэнос-Айрес, где на грузовых станциях требовались рабочие руки. Некоторые бежали в Африку и пытались там обрабатывать землю. Те, кто остался в Парагвае, зарабатывали на жизнь лесозаготовками, плотницким трудом или работали на фермах. Среди них был отец Сэнди. Сына он воспитал настоящим парагвайцем. Наш переводчик сменил много занятий. Он валил лес в верховьях реки, по которой мы собирались плыть, лечил скот, охотился, пока наконец не нашел временную и неопределенную работу в туристическом агентстве Асунсьона. Владеющий многими языками, прекрасно знающий лес, добродушный, покладистый Сэнди был для нас находкой.

Два других наших спутника составляли официальную команду яхты. Правда, понять, кто из них капитан, было трудно. Более высокий, худой и приветливый, звали его Гонсалес, носил морскую фуражку. Когда-то ее украшал золотой позумент, но со временем фуражка поизносилась, тесьма оторвалась и теперь, словно пьяная, болталась на козырьке. Он по секрету признался, что это настоящая капитанка, и она принадлежит ему по праву, поскольку он безупречно способен выполнять все капитанские обязанности и к тому же как мало кто разбирается в двигателе. Однако две столь ответственные должности одному человеку не потянуть, поэтому Гонсалес согласился передать почетное звание капитана своему сотоварищу, но постоянно подчеркивал, что оставил за собой все капитанские полномочия.

Капитан был толстым коротышкой с пугающе огромным пузом. Обычно он появлялся в массивной, похожей на колокол соломенной шляпе с опущенными полями, из-под которых виднелись темные очки. Он носил их даже по вечерам, и мы гадали, снимает ли капитан очки хотя бы на ночь, в постели. Уголки его губ всегда были тоскливо опущены, а на загорелых щеках проступали болезненные лилово-розовые пятна. В минуты отдыха — таких минут, судя по всему, у него было довольно много — он был занят тем, что старательно смазывал их специальным лекарством. На все наши вопросы, соображения, просьбы капитан зловеще цыкал зубом.

Чтобы добраться в отдаленные леса, где мы надеялись найти броненосцев, надо было проплыть около 120 километров вверх по реке Парагвай, а затем повернуть на восток и войти в один из ее главных притоков, Жежуи. Мы рассчитывали дойти до ее малообитаемого устья, где живут только индейцы и несколько лесорубов. По нашим прикидкам, путь должен был занять не меньше недели.