Джессика Брудер - Земля кочевников

Обойдя оживленный муравейник, я направила на него камеру. «О-о-ой, милые муравьишки!» – прокомментировала она. Потом они с Гэри стали расспрашивать меня, какая здесь земля. Гэри хотел знать, много ли вокруг камней. «Не очень, но попадаются», – ответила я. Линде было интересно, какая земля по составу: песчаная и зернистая или плотная и рыхлая. Она хотела установить трубы охлаждения – систему климат-контроля, при которой трубы зарывают на полтора – два с половиной метра под землю, где температура понижается до 12 градусов, – и так вентилировать воздух в доме и теплице. Чтобы их установить, придется много копать.

«Она сыпучая, – ответила я, набрав горсть сухой жесткой земли и показав им, как она струится между пальцами. – Видите?» «Такую легко копать, – заключил Гэри. – Это огромный плюс». Линда согласилась. «Похоже, закопать трубы будет несложно. Это хорошо. Ура».

Мы шли дальше к руслу реки, и Линда восхищалась местной флорой. Во время летних дождей пустынная флора оживает и разрастается. Между глянцевыми листьями каучука виднелись нежные желтые цветы. Акации с белыми шипами были усыпаны крохотными пушистыми соцветиями. Юкка уже отцветала. Иссохшие стебли, увенчанные увядшими цветами, торчали из скоплений веток с длинными острыми листьями. Мы прошли мимо загадочного кактуса с длинными волнистыми стеблями, похожими на шипастые щупальца. Он был усыпан красными шишкообразными плодами, напомнившими мне опунцию. Но Линда знала, что это какое-то другое растение. «У опунции плоские листья. Это другой кактус, – сказала она и добавила: – Но, скорее всего, он съедобный». (Позже я выяснила, что это был ночной цереус, чьи цветы открываются только раз в году.)

После того как я свернула не туда и вернулась обратно, впереди показалось высохшее русло. «Это настоящее русло или просто канава? – спросила Линда. – Оно глубокое?» Я поставила ноутбук на край русла, направила камеру вниз и спустилась на дно, чтобы она видела. Кое-где берег был мне по бедро, где-то – по плечи. Глубина – метр или чуть больше.

«Оно далеко идет?» – спросила Линда. Я ответила, что нет. Оно отсекало треугольник с северо-западного края, не очень большой. Этот угол также был отмечен трубой, так что я перешла русло и пошла ее искать. На этот раз Линда увидела отметку сразу. «О, вот она, смотри! – воскликнула она. – Ура!»

Потом я направилась к первой отметке. «Ну, что ты думаешь?» – спросила я у Линды.

«Здесь лучше, чем я предполагала, – ответила она и принялась восхищаться красивым видом на горы и качеством почвы. – Я думала, что в итоге останусь с кучей камней, в Эренберге, а всё вышло гораздо лучше». Она имела в виду гравийные насыпи, где останавливалась после РТР. Та местность была похожа на лунный пейзаж, буквально ни росточка. Линде также понравилось, что участок был размечен. «Оказалось, выгодная сделка, – заключила она. – Особенно за такую цену!»

В течение трех с половиной лет – с самой нашей первой встречи – Линда показывала мне картинки своего любимого экодома модели «Наутилус», в основе которого лежала последовательность Фибоначчи [215] Последовательность чисел, в которой каждое следующее равно сумме двух предыдущих. Прим. ред. . Я представляла, как он возводится на этом клочке земли, с покатыми кирпичными стенами, повторяющими очертания гор на горизонте. «Я пытаюсь представить, как экодом будет здесь смотреться», – сказала я. «Да, это будет красиво, верно?» – радостно откликнулась Линда. Она собиралась приехать сюда, когда закончится работа в Amazon и жара спадет. Она решила, что определится с расположением дома, когда увидит всё сама. «Я просто посижу там немного, и место проявится», – сказала она.

В течение получаса я шла и разговаривала под пасмурным небом, и тридцатиградусная жара не казалась такой изматывающей. Теперь вышло солнце, и пустыня раскалилась. Ноутбук выдал оповещение о перегреве – он не станет работать при такой жаре. Видео замерло, связь прервалась. Экскурсия закончилась.

Я долго размышляла о том, что значит этот участок для Линды. Это был большой шаг на пути к мечте построить то, что нельзя унести, чем она будет полноправно владеть, что сможет пережить ее. Но когда я увидела ее и Гэри на экране, мои мысли потекли несколько в ином направлении. При всей ее харизме Линда всегда представлялась мне волком-одиночкой. Конечно, у нее были семья и любимые друзья, но, общаясь с ними, она ревностно отстаивала свою независимость. Теперь я начала думать, каким может стать ее будущее, если на горизонте появятся новые люди. Останется ли Гэри жить с Линдой? Будут ли Лавонн и другие кочевники навещать ее в своих мобильных жилищах? И кто соседи Линды? Есть ли здесь в округе те, на кого можно положиться?

Я не видела ни души. Я выпила много воды и вновь завела машину, намереваясь поискать признаки человеческого присутствия.

Сначала я увидела лошадей. В полутора километрах к юго-западу от участка Линды три лошади стояли за зелеными воротами; они подозрительно смотрели на приближающуюся машину, потом рысцой побежали прочь. На табличке на воротах было написано: «НЕ ВХОДИТЬ: НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПРИВЛЕЧЕНЫ К ОТВЕТСТВЕННОСТИ». В табличке было девять проржавевших дыр от пуль и одна свежая. Рядом на земле валялась раздавленная желтая упаковка из-под гильз.

Поднялся ветер, прошуршал в кустарнике и принес с собой другой звук, нечто среднее между скрипом и скрежетом. Он как будто исходил из полуразрушенной конусообразной лачуги, стоявшей почти в сотне метров к западу. Незакрепленный лист гофрированной жести на крыше со стоном изгибался. Сначала я подумала, что кто-то здесь не хочет, чтобы их нашли. Пугать местных было бы серьезной ошибкой. Поэтому я подошла медленно, с криком «Ау-у-у!», как потерявшийся турист. Нет ответа.

Лачуга была склепана из фанеры, проволочной сетки и жести. Над дырой в крыше болтался дырявый синий брезент. Внутри было пусто, если не считать маленькой скамейки на земляном полу. Вокруг громоздились горы мусора, напоминавшие о прерванной жизни. Там валялись два плюшевых мишки, кастрюля, одна туфля на высоком каблуке, вешалки для одежды, пустые консервные банки, керамические кружки и кассета группы Chicago. Я подумала о тех, кому это все принадлежало и почему они покинули это место в такой спешке. (Позже я читала о мусоре, который накапливается в приграничных пустынных зонах, потому что его выкидывают измотанные мигранты. Иногда те, кто входит в страну пешком, должны оставить часть своего имущества, прежде чем втиснуться в переполненную машину, которая умчит их далеко-далеко.)

Вернувшись в машину, я увидела другие признаки того, что здесь живут люди. Проехав по дороге около километра на север, я увидела скопление лачуг с плоской крышей, загон из побитых плит, две круглые теплицы – может, это сады? – и ветхий седан с открытым капотом, все за колючей проволокой. Повернув обратно на восток, я наткнулась на участок, который прежде не заметила: в километре к юго-западу от земли Линды. Осёл в загоне громко заревел, когда я проезжала мимо. Здесь же стоял трейлер, выкрашенный в тускло-белый цвет, сбоку притулился биотуалет. Я снова аукнула. Ответа не было.