Владимир Шнейдеров - Великим Северным (Поход Сибирякова)

История Арктики знает не один случай, когда медведи ломали ящики и пожирали продукты. Один такой вор был найден мертвым около ящика с чаем. Вскрытие туши показало, что желудок «бандита» был плотно набит чаем.

На деревянных козлах развешены пять медвежьих шкур — трофеи последней охоты. Шкуры с номерами 103–107. Остальные уже упакованы в тюки. Рядом с медвежьими шкурами сушится какая-то совершенно невероятной толщины кожа. Это шкура моржа, ее с трудом пробивает пуля трехлинейки.

Около радиомачты сидит довольно большой медвежонок, привязанный на длинную веревку. При нашем приближении медвежонок, со злобным рычанием посматривая на нас маленькими злыми глазками, натягивает веревку и погружается в воду.

Входим в помещение станции. Сначала темные сени. На полу, свернувшись пушистыми клубочками, спят семеро щенят. При нашем появлении они лениво поднимают сонные морды и неуклюже валятся обратно, не обращая внимания на «чужих».

У стены лежат ящики с патронами, собачья сбруя, какие-то приборы и меховая зимняя одежда. Из сеней переходим в крохотную кухоньку с огромной печью. Здесь вкусно пахнет свежеиспеченным хлебом. Стол чисто вымыт и выскоблен ножом. Легкая деревянная перегородка отделяет кухню от радиорубки. Радиорубка такая, что в ней едва повернется один человек. Все помещение занято приборами, оплетено проводами — тут и передатчик радиотелеграфа, и радиотелефон, и пеленгатор.

Наконец попадаем в последнюю, «самую большую» комнату. Это и столовая, и гостиная, и кабинет, и спальня. К стенам прикреплены две двухъярусные корабельные койки. Как раз на четверых — в гости сюда никто не придет.

Два деревянных стола — один обеденный и один исполняющий обязанности письменного. На обеденном — краюха хлеба, пустые консервные банки, плитка шоколада. На письменном — ворох бумаги, книги, чернильный прибор. Книги заполняют полки у стены, лежат на подоконнике и вылезают из ящика, спрятанного под столом. Тут и классики, и научная литература, и беллетристика. На корешках номерки, как в настоящей библиотеке. Бросаются в глаза своими ровными переплетами сочинения Ленина, Маркса, Энгельса.

По стенам развешано оружие и большие охотничьи ножи. Вдоль печки тянется планка, на которой обычно просушивается одежда. Сейчас на ней висят широкие пояса с ножами — непременный аксессуар полярного костюма.

Пол чисто выметен. У печки лежит большой пес, который сразу встает и рычит, как только в дверь влезают пушистые шарики щенков. По-видимому, на его обязанности лежит воспитание молодняка. Он не должен впускать щенят в жилое помещение во избежание загрязнения пола.

Странным диссонансом в суровой обстановке жилища кажется матовый абажур потолочной электрической лампы.

— Разве у вас есть электричество?

Вопрос задан не столько из любопытства, сколько из удивления. Ясно что электричество есть, раз висит лампа. Не для красоты же она!

Журавлев поясняет:

— Да, своя станция. Она дает ток для радио и для освещения. Во время полярной ночи работаем со всеми удобствами.

В дверь вваливается свора псов. Они ластятся к Журавлеву, с любовью похлопывающему их по толстым шеям. Спрашиваю:

— В помещение псам вход разрешен? Блох не боитесь?

Журавлев живо ко мне оборачивается. Он возмущен.

— Блох? Руку готов дать на отсечение тому, кто найдет у моих собак хоть одну блоху!

Псы ласково вынюхивают наши кожаные костюмы, аппетитно пахнущие медвежьим салом. Журавлев демонстрирует нам свой молодняк — собак, родившихся на Северной Земле. Каждый из псов, и старых и молодых, имеет свое имя. Характер каждого известен. Привычки, работоспособность — все изучено.

За два часа пребывания на острове полностью заснимаем все, что нами намечено по плану. Потом на моторке мчимся к кораблю и приступаем к съемкам с участием зимовщиков. По нашему сценарию нам надо заснять зимовщиков и на корабле, и на берегу.

Покончив со съемками на ледоколе и собрав группу желающих, которых оказывается достаточное количество, снова едем на берег и работаем подряд несколько часов. Нам везет — выгрузка бензина несколько затянулась, и это дает нам возможность, не комкая, снять все, что надо.

«Русанов» до сих пор блуждает где-то в тумане и никак не может добраться до станции. Шмидт говорит, что решено не ждать его и уходить, как только кончится выгрузка. Выход намечен в пять часов.

Дальше мы пойдем на восток, к Берингову проливу, новым, неизвестным еще путем. Решено обойти Северную Землю с севера.

Пролив, отделяющий материк от Северной Земли, более или менее известен — им проходили и Норденшельд, и Вилькицкий, и Амундсен. Пролив Красной Армии, разделяющий острова Северной Земли, будет изучен коллективом «Русанова» под руководством профессора Р. Л. Самойловича.

Остается третий, неизведанный путь — обход земли с севера. Кто знает, может быть, при известных условиях, когда первый и второй проливы будут забиты тяжелыми льдами, кораблям, идущим Северным морским путем, придется обходить землю с севера. Наша задача открыть и исследовать этот путь. Проходим ли он и не заперт ли вековыми льдами, упершимися вплотную в скалистый берег?

Все это покажет будущее. Плохо, что наш самолет не догнал нас у зимовья Ушакова. Теперь уже поздно. Дальше он нас не догонит. Шмидт, оставляя бензин на станции, дал распоряжение: в случае если самолет прилетит туда, направить его обратно на Большую землю. Лететь за нами вдогонку невозможно. Неизвестно, в какие льды мы попадем и найдутся ли места, пригодные для посадки самолета. Жаль! Экспедиция лишилась ледового разведчика. Для кино это тоже плохо: у нас выпадает несколько эффектнейших съемок с воздуха.

— Айсберг! Айсберг!

Федя Решетников выступает в роли экскурсовода, представляющего новые достопримечательности Арктики. Его крик собирает многих желающих полюбоваться ледяной горой, медленно плывущей навстречу нашему кораблю. Аппарат наготове. Такой кадр пропустить нельзя.

Слева от ледокола, вылезая из туманной дымки, идет навстречу огромная ледяная глыба. Она высока, площадью превышает наш ледокол раз в пятьдесят. Снизу глыба подточена волнами и изрезана глубокими зелеными пещерами.

Быстро бегу на мостик и прошу капитана подойти к айсбергу как можно ближе, чтобы мы могли заснять эту махину наиболее внушительной. Владимир Иванович машет на меня рукой и, вытирая усы, ничего не отвечает. Смысл жеста понятен: что вы, с ума сошли, что ли?

Айсберг — штука предательская. Возвышаясь на одну седьмую над водой и скрывая под ней основание в шесть раз большее, он, как говорится, «держится на честном слове». Подточенный водой, разрушающийся под влиянием ветров и течений, он в любой момент может выйти из состояния равновесия, перевернуться в воде, разбиться на части и шутя утопить то судно, которое осмелится приблизиться к нему на небольшое расстояние.