Василий Боткин - Письма об Испании

— Но мне надо непременно послать это письмо! — кричал разгорячившийся француз. — Ваша милость разговаривает как какой-нибудь идальго! Уж лучше бы вашей милости оставаться при своих дипломах!

— А ваша милость думает, что у меня нет дипломов? — возразил очень спокойно слуга. — Есть, да еще такие, каких нет у вашей милости.

— Так зачем же ваша милость пошли в слуги?

— Зачем? затем, чтоб не работать, para no trabajar.

Желая поспеть засветло в Гранаду, мы выехали из Альамы очень рано и до самой Гранады ехали легкой рысью. Десять часов такой езды несколько утомили меня. Притом небо было постоянно безоблачно, и, несмотря на конец октября, солнце жгло как в июле. Между гранитными скалами {316} жар стоял нестерпимый. В этих местах много белого мрамора; матовые осколки его лежали по сторонам дороги точно кучки снегу {317} . Сиерра-Невада была перед нами с самого утра, и все казалось, что до нее не больше получаса езды. Удивительная прозрачность здешнего воздуха обманывает непривычное зрение. Самые отдаленные предметы обозначаются здесь с такою яркостию, что совершенно теряешь меру расстояний. Дорога шла все теми же голыми, пустынными горами, беспрестанно подымаясь и опускаясь, и часто бывала так крута, что надобно было слезать с лошадей. Эти 50 миль от Малаги до Гранады (испанская миля несколько больше французской льё), под жгучим солнцем и по такой дороге, где не стали бы гонять в Европе даже одних ослов, убедили меня окончательно в превосходных качествах андалузских лошадей. В Европе знают о них только то, что они красивы; но сколько еще в них других достоинств! При своей гордой, изящной осанке андалузская лошадь необыкновенно кротка и сносна. Формы у ней гораздо круглее, нежели у арабской, шея круто гнется, взгляд быстр и умен {318} . В нашем поезде было восемь лошадей (остальные ехали на мулах), и при въезде в Гранаду они были бодры, горячи и красивы, как при выезде из Малаги. Особенно они интересны на горных спусках: тропинка, пробитая в граните, скользка, несмотря на изредка вырубленные ступеньки, — осторожно и осмотрительно ставит тогда лошадь каждое свое копыто, пользуясь иногда мраморным обломком или камешком, чтоб не поскользнуться. Так случалось иногда на краю обрывов, и, признаюсь, сердце у меня тогда сильно билось; но со второго же дня дороги я понял, что лошадь моя гораздо надежнее и осмотрительнее меня, и получил к ней совершенную доверенность. Ни разу в продолжение трех дней езды по горным тропинкам лошадь моя не оступилась; мне не нужно было сделать ни одного удара уздой, ни одного прикосновения каблуком: довольно было легкого движения руки или колен, чтоб заставить ее слушаться. Обыкновенная плата за наем мула или лошади в дорогу с провожатым (если вы едете одни), который здесь обыкновенно помещается сзади вас на кончике седла, около 3 руб. сер. в день. Здесь считается унизительным путешествовать пешком, и до того это не в обычаях страны, что даже самый беднейший поденщик не идет пешком, а непременно едет, хоть на самом плачевном осле, который едва волочит ноги, — но только непременно верхом.

Наконец горы стали понижаться; тропинка постоянно пошла под гору, извиваясь по крутым отлогостям. Вдали понемногу начала открываться широкая равнина, со всех сторон обставленная горными цепями, — равнина густой зелени; вправо лежал город, покрытый золотистым пурпуром заката: то была Гранада. Едва только мы спустились в долину, природа изменилась. От самой Велес-Малаги, с той минуты, как мы своротили в горы, растительность исчезла. Трудно представить себе всю пустынную дикость этих гор рядом с самой великолепной растительностью. Только изредка, кое-где из расселины скалы, бог знает на какой земле росло дикое фиговое дерево или торчал одинокий куст алоэ; но нигде ни травы, ни кустарника. Едва успели мы съехать с последнего склона гор, как уже были в роще олив; потом бледная их зелень сменилась гущею садов: сельские дома чуть виднелись сквозь темную зелень дубов и апельсинных деревьев; поля, засеянные рожью, сменялись полями, засеянными сахарным тростником {319} : мы ехали по знаменитой Vega de Granada, Гранадской равнине, так любимой и прославленной мавританскими романсами. Система поливанья, устроенная еще маврами и до сих пор поддерживаемая в том же виде, сохраняет ее садам середи знойного здешнего лета всю их весеннюю свежесть. Вода, проведенная из Хениля и ручьев, бегущих из тающего снега Сиерры-Невады, всюду пробирается по садам искусственными канавками, скрытая свесившимися над ней сучьями фиговых и фисташковых дерев и густо разросшимися виноградниками, так что присутствие ее узнаешь только по журчанью и чудной свежести зелени.

Из-за садов, вправо, на холму, внизу громадной горы с широкого снеговою вершиною, видна была Гранада; над ней, на зеленом пригорке, — темно-красные стены и башни Альамбры… Эта ярко блестящая снежная вершина Сиерры с радужными оттенками отлогостей, темная зелень садов, густо облегающая город, темно-красный цвет старых укреплений Альамбры и цепи гор в сизом, прозрачном тумане, окружающие равнину, — все это вместе составляло картину удивительную, единственную. Прибавьте к этому, что в воображении эти места неразлучно слиты с маврами, что в нем бродит множество романсов, прославивших каждый шаг на этой земле; вспомните, что ни одно место в мире не напиталось столько человеческой кровью, как эта равнина, где в продолжение 200 лет народ сражался с народом, каждый клочок земли сотни раз переходил из рук в руки и стоил жизни сотням тысяч, — словом, прибавьте к этой картине природы ее прошедшее, невольно охватывающее чувство и воображение, — и вы поймете то, что я передать не в силах, — эту поэтическую красоту местоположения Гранады.

Чем ближе к городу, тем чаще сельские дома, тем гуще сады и разнообразнее фруктовые деревья. А вот и Гранада: мы въехали в ворота, которые еще сохраняют свое арабское название «Виварамблы»… Да, путешественники говорили правду: Гранада, с своими садами и полуразвалившимися мавританскими зданиями, с бесчисленным множеством фонтанов и ключей самой студеной воды, шум от которых стоит по улицам, с ее единственною в мире alameda (место общего гулянья) и чудесным видом на равнину, на снеговую Сиерру и окружные горы, — Гранада город обаятельный! А чем же была эта Гранада, самая цветущая столица испанских мавров, за 300 лет! Я знаю, что сожаление о падении мавританской Гранады сделалось давно общим местом. Но что ж делать! Невольную грусть чувствую я, видя перед собой эти легкие, нежные следы исчезнувшего и так горько пострадавшего благородного племени. Что ж делать, когда с каждым шагом по этим улицам живее и живее возобновляется в моей душе жалоба о падении мавританской Гранады…