Тимофей Гуженко - Океан. Выпуск четвертый

А недавно с огромной радостью я прочитал в книге воспоминаний Л. И. Брежнева «Малая земля» теплые слова, сказанные по адресу артиллеристов:

«Ни малейшей ошибки не могли допустить «боги войны»: во многих местах наши части сошлись с вражескими чуть ли не до расстояния броска гранаты».

Здесь же отмечались успехи во взаимодействии воинов разных родов войск…

Куников всего несколько дней исполнял обязанности старшего морского начальника Малой земли. 11 февраля, принимая ночью танки на Суджукскую косу, он был сначала ранен осколком снаряда, а затем подорвался на мине. Горькой для нас была весть о смерти любимого командира. Мы поклялись отомстить за него врагу.

Оставшиеся в живых соратники стали достойными наследниками славы майора Куникова. Это командиры отдельных батальонов и рот морской пехоты: Герои Советского Союза Федор Котанов, Николай Старшинов, Василий Ботылев, Николай Беляков, Александр Райкунов, Николай Кириллов, Кирилл Дибров, прошедшие впоследствии через штурмы Новороссийска и Тамани, Эльтигена и Керчи, Севастополя и Николаева, Констанцы и Бургаса.

За боевые заслуги и храбрость, за блестящее руководство в боях Цезарь Львович Куников награжден орденами Красного Знамени, Александра Невского и посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.

За несколько дней на плацдарме высадились две бригады морской пехоты, стрелковая бригада, истребительный противотанковый полк и другие части. Через пять дней на Малой земле находилось уже 17 тысяч бойцов. Этот район превратился в крепость, откуда в сентябре началось наступление 18-й армии, освободившей от врага Новороссийск, а затем города Анапу, Тамань и первой выполнившей боевую задачу по разгрому врага на Таманском полуострове…

Прошло тридцать лет после высадки на Мысхако, и вот горстка ветеранов-куниковцев, теперь уже покрытых сединами, собралась на месте формирования отряда, на Тонком мысу в Геленджике. Вспоминали боевых друзей. И с особой гордостью вспомнили начальника политотдела 18-й десантной армии Л. И. Брежнева, который стоял у истоков формирования нашего отряда и в трудные минуты помогал нам словом и делом. Мы послали Л. И. Брежневу приветственную телеграмму и были бесконечно рады прочитать в его книге «Малая земля» такие слова:

«Битва за Новороссийск вошла в историю минувшей войны как один из примеров несгибаемой воли советских людей к победе, ратной доблести и бесстрашия, беспредельной преданности Ленинской партии, социалистической Отчизне».

— Рифы! Впереди рифы! — раздался отчаянный вопль.

Набегающие из мрака пенные валы мотали тяжелый галеас, как игрушку. Один из вахтенных схватил топор и, выбравшись на нос судна, перерубил пеньковый стопор якорного каната. Якорь плюхнулся в воду.

Слишком поздно. Обезумев от ужаса, команда глядела на надвигающуюся сбоку черную громаду. С грохотом, возвещавшим о конце света, «Хирона» ударилась о скалу. Из распоротого чрева ее на дно посыпались пушки, ядра, ящики с провиантом и сундуки с драгоценностями. Тысяча триста человек, теснившихся на борту, были слишком измучены, чтобы пытаться бороться с бушующим морем, и исчезли в пучине…

Среди них был дон Алонсо Мартинес де Лейва, храбрейший из капитанов испанского флота, любимец короля Филиппа II, назначенный им в случае смерти адмирала Медины-Сидония командовать «Непобедимой армадой». Среди погибших было шестьдесят отпрысков знатнейших семей Испании, удостоенных чести служить под началом дона Алонсо. Среди них был и юный идальго, в последний миг перед мысленным взором которого промелькнуло чудное видение.

Захлебываясь в соленой воде, идальго вспомнил прощальную ночь, проведенную дома перед отплытием в дальний путь на завоевание Англии. На рассвете, когда лошадь была уже оседлана, невеста надела ему на палец кольцо, заказанное у лучшего ювелира.

Тело идальго стало добычей крабов и угрей, а кольцо соскользнуло с пальца в расселину подводной скалы. Вскоре его занесло толстым слоем песка, камней и ракушек, сцементированных ржавчиной от разъеденных водой пушечных ядер.

Четыреста лет спустя, роясь в пыльных архивах, я восстановил картину последнего дня испанского галеаса «Хирона». На десятиметровой глубине в ледяной воде Ирландского моря мы обнаружили место гибели судна. Впятером мы обследовали каждую трещину на дне, крушили острые глыбы, перекатывали валуны, просеивали песок. И вот однажды рядом с золотым толедским дублоном и несколькими эскудо мы нашли кольцо тончайшей работы. То самое, что подарила невеста, глядя на любимого покрасневшими от слез глазами на алой прощальной заре.

Мы подняли кольцо наверх, в лодку, и оно мягко блеснуло под лучами неяркого ирландского солнца. Это была самая прекрасная и трогательная находка из всех сокровищ Армады. Золотая оправа была сделана в виде женской руки, держащей сердце и раскрытую пряжку пояса. Склонившись, я прочел навеки врезанные слова: «Большего я дать тебе не могу»…

Я благоговейно положил кольцо в банку из-под варенья; оставив ее на палубе нашего «Зодиака», застегнул ремни акваланга, ухватил ртом покрепче загубник дыхательной трубки и снова нырнул.

Колышущиеся водоросли, словно джунгли, покрывали подводный ландшафт. Я парю над хаотическим нагромождением камней. Атлантическая зыбь непрестанно пригибает и разгибает подводный лес, как это делает ураган с пальмами в Майами. Зыбь — это пульс моря, и мы живем в его ритме.