Октавий Зырянов - Встречи за порогами. Унья — красавица уральская

— Почему же вас старый Южаков костомольцами зовет?. — спросил неожиданно Иван.

— Так ты ведь уже знаешь. Наломали кости митрошинским. Пусть больше всякую пакость не пишут.

Братья Южаковы, за которыми прочно утвердилась кличка «митрошинские», решили посмеяться над деревенской комсомолией и на клубе дегтем написали такие слова, что деревенские бабы неделю плевались. Комсомольцы с митрошинскими расправились просто: зазвали на вечеринку в баню и наломали бока. Отец семейства ругался, грозил подать в суд на «костомольцев», но, видимо, так и не решился.

Разговоры о коллективизации, о геологах, которые недавно остановились в деревне, велись в каждой избе. Люди жили тревожным ожиданием чего-то нового, необычного.

Покинутая хозяином, Дамка тосковала. Первое время ей пришлось туго. Корма, который оставил старик, хватило на несколько дней. Собака, правда, чувствовала, что в охотничьей избушке, в предбаннике которой она сейчас жила, есть корм. Если бы она была человек, она могла бы воспользоваться сухарями, мукой, сушеным мясом. Все это охотники понемногу оставляют в избушке. Человек мог бы также воспользоваться сильями, которые висели на жердочке в углу. Силья весной для бывалого охотника тоже кое-что значат. Ведь неподалеку от избушки был хороший глухариный ток.

Но собака, хоть и промысловая, в эту весеннюю пору испытывала голод. Дичь и зверье были взрослыми, достаточно опытными и осторожными. К тому же Дамка, как и большинство собак ее породы, не ела сырого мяса птицы.

В корм на промысле обычно попадали тушки белок, куниц, соболей, потроха медведей. В период между промыслами собаки обычно питались варевом из сухарей или муки. Сейчас же на смену привычкам промысловой собаки должны были прийти привычки зверя. Голос очень дальних ее предков или сородичей подсказывал это. Но собака долго не могла подчиниться этому голосу.

Несколько дней Дамка лежала без пищи и только время от времени бегала к реке попить воды. Она видела, как в весенней синеве неба неслись на север стаи перелетных птиц. Они садились на разлившуюся реку, плескались, щипали появившуюся зелень на затопленных лугах. Собака с жадностью следила за ними, но она знала, что птицы недосягаемы. Наконец, когда голод стал нестерпимым, она отправилась вверх по ручью. Очень скоро ветерок донес запах птицы. Это были глухари. Собака приблизилась к птице и довольно быстро разглядела ее среди густых ветвей старой пихты. Дамка залилась лаем. Лаяла долго. Наконец, потеряв надежду на то, что хозяин придет, она завыла. Глухарь все не улетал. Он только переступал с ноги на ногу и, по-видимому, ждал, когда собака уйдет. В конце-концов Дамка пошла обратно к избушке.

Так повторилось дважды. На третий день собака снова пришла на ток. Большой глухарь с красными, набрякшими бровями, картинно изогнув шею, быстро шел по снегу. Возле него, то отставая на шаг, то забегая вперед, бежали две глухарки. Дамка замерла. Она прижалась к насту и не спускала с птиц взгляда. Ни одним движением она не выдала своего присутствия.

Когда птицы скрылись за сугробом, собака осторожно поползла вдоль валежины, покрытой сверху снегом. Краснобровый глухарь шел как раз сюда. Но его опередила тетерка. Она выскочила из-под дерева в двух аршинах от морды собаки. Дамка молнией кинулась к ней. Зубы ее мгновенно прокусили тетерке шею. И тут старый инстинкт опять дал о себе знать. Собака, как ни была голодна, бросилась с глухаркой к избушке. И только когда забежала в предбанник и не учуяла уже успевшего выветриться запаха людей, она вспомнила, что нести птицу некому. Тогда она запустила клыки в еще теплую тушку птицы.

Первый урок не пропал даром. Через три дня собака вновь наведалась на глухариный ток. На этот раз ее добычей стал большой глухарь. Потом она ходила несколько ночей подряд и принесла еще трех птиц. Но принесла их не в предбанник, а запрятала в разные места — одну в расщелину скалы, другую — в дуплистый пень, третью унесла в маленькую, с узким лазом пещеру и положила ее там, в дальнем углу. Эту пещеру собака отыскала недавно, когда инстинкт подсказал, что скоро придет пора щениться.

Вскоре Дамка перебралась на новое место жительства, а через несколько дней у нее появились три маленьких слепых и беспомощных щенка.

Первое время собака не отходила от потомства. Она чутко прислушивалась к звукам, доносившимся в пещеру снаружи, и кормила своих несмышленых детенышей. Но через двое суток голод погнал собаку к тайникам. На этот раз большого глухаря собака съела в один прием, а еще через двое суток она съела последнюю припасенную ею же самой птицу. Но теперь угроза голода надолго отодвинулась.

Весна полностью вступила в свои права. Распустились листья черемухи и березы, быстро пошла в рост трава. А где трава — там мыши, птичьи гнезда. Дамка сравнительно легко добывала себе пищу, ее семейство быстро росло, и к концу второй недели у всех щенят прорезались глаза, а затем они окрепли и уже довольно шустро стали бегать по пещере. За это время ничего особенного не произошло, если не считать, что однажды в отсутствие Дамки в пещеру к щенятам забрался горностай.

Горностай жил неподалеку от ручья в густом ивняке. Дамка не раз видела его на охоте, но не мешала ему, как, впрочем, и он ей. Зверек был ловок, проворен и хитер. Он терпеливо выслеживал мелких птичек и ловил их на гнезде. Не брезговал он и мышами. И вот, видимо, в поисках пищи зверек пролез в пещеру. Увидев щенят, он вначале струсил, но потом, разглядев их, понял, что это совсем неопасные существа. Больше того: он отважился напасть на одного. Зверек успел прокусить щенку шкуру на шее и, конечно, добрался бы до артерии, но вовремя подоспела Дамка. Она ударом лапы отбросила горностая в сторону и, не дав ему опомниться, схватила зверька зубами. Потом собака зализала щенку рану, обнюхала других и накормила всех молоком. Затем поймала несколько мышек. Некоторые из них были еще живые. Когда они шевелились, щенята, напуганные горностаем, в страхе пятились. Тогда собака прихлопывала мышку лапой и тихонько подсовывала ее детям. После нескольких таких уроков вислоухий щенок, раненный горностаем, сам придавил мышку лапой. Она шевельнулась и затихла. Щенок посмотрел на мать, на мышку, потом опять на мать. Та ткнула его легонько носом в шею. Щенок осторожно взял мышку в рот. Так повторилось с каждым. В этот день щенята вдоволь отведали мышиного мяса.

Конечно, искусству добывать себе пищу Дамка учила одинаково прилежно всех щенков, но Вислоухий лучше запоминал уроки. Больше того: в скитаниях по лесу, при встречах с его обитателями он почувствовал, что лай, к которому прибегала его мать и братцы, не только не помогает на охоте, но в большинстве случаев вредит делу. Вот почему осенью он часто уходил в одиночку и охотился куда успешнее других. В его кладовых — местах, о которых он знал один, на черный день были то тушка зайца, то рябчика. В начале зимы, когда выпал снег, удача не стала сопутствовать и ему. Голодные, исхудалые, злые, уже довольно крупные щенки подолгу лежали в пещере, грелись друг о друга. Когда же голод становился невыносимым, они оставляли пещеру и бежали к ручью напиться, а потом к избушке, возле которой обычно водились мыши.