Октавий Зырянов - Встречи за порогами. Унья — красавица уральская

Рассказывает Айна интересно, даже весело. Ване нравится слушать ее.

Молились мансийцы идолам, которых делали сами же из дерева. Айна не верит идолам, но все-таки побаивается их.

— Отец тоже нынче не верь. Совсем бросай их. Колотил и бросил.

Ваню рассмешило такое признание. Он живо представил себе, как разозлившийся мансиец колотит деревянную, грубо обтесанную куклу.

— Чего смеешься? Не один отец так делай. Раньше идол тоже били, когда соболь не попадай, олени подыхай…

— А ты?

Айна смущенно отводит в сторону глаза, краснеет.

— Я тоже била, когда рыба не ловилась. А потом совсем бросай идола в реку. — И она заразительно хохочет, но вдруг быстро умолкает, прислушиваясь к чему-то.

— Пойду олешки посмотрю. Вчера отец видел рысь. Пугает олешков, если придет…

— Да ведь ночь. Куда же ты пойдешь?

Но Айна уже подходит к кедру, где лежит отец. О чем-то говорит с ним, берет ружье и бесшумно исчезает в ночном лесу; собаки бегут следом.

«Вот поди ж ты, — размышляет Ваня. — Сестре семнадцать, а она ружья боится. А чтобы ночью в лес идти — ни за что...» И Ваня усмехается, вспомнив, как однажды мать посылала Наташу поздним вечером наломать пихтовых лап. Вечер был темный. И, несмотря на то что лес был в сотне шагов от дома, она ни за что не пошла бы, если бы в это время Вани не было дома. Вместе и сходили.

Когда Айна вернулась, Ваня уже спал. Она осторожно набросила на него легкую оленью шкуру, а сама легла по другую сторону костра.

На небе уже гасли последние звезды, отчетливее стал виден лес на другом берегу.

Айна первая заметила плоты. В полуверсте выше, где река делает крутой поворот, плыли охотники. Течение несло их к правому берегу, но они не спешили выгребать на стрежень — там берег спокойный. Тойко, схватив охапку пихтовых лап, бросил их в костер. От них сразу же повалил густой белый дым. Ваня вскочил на ноги, стал махать шапкой:

— Сюда-а, мужики-и-и!

— Тавай, тавай! — закричал Тонко. — Васька-малый, тавай!

Только Айна не осталась на месте. Она бросилась по берегу к лодке. Вот она уже оттолкнулась от берега и быстро заскользила наперерез. На плотах, видимо, поняли ее и стали быстро грести к берегу.

Дядя Иван первый выскочил на полянку и тут же закинул веревку на толстую осину. Течение навалилось на плот, веревка натянулась, как струна, — вот-вот лопнет.

— Трави! — кричит Василий брату, но тот уже дает слабую. Плот замедляет ход. Однако останавливаться здесь нельзя — слишком быстрое течение.

— Давай пониже, — уже оглядев берег, командует Василий. — Там суводь.

Спустились ниже. Быстро закрепили плот.

Отец первый увидел сына. Шагнул навстречу. Хотел что-то сказать, но дрогнул подбородок. Едва справился с волнением…

Вечером пили чай. Старик на радостях вылил из трехгранной бутылочки последний спирт. Подал Тойку, налил себе.

— Не обессудьте, мужики. Капли остались. За тебя, Тойко. Дай тебе господи. — Он, перекрестившись, поклонился мансийцу в пояс.

— Ай, Васька, пошто так? Ты Тойко спас, Айна-девка помок твой сын.

— Она, — кивает Ваня, — за шиворот вытащила, как лягушонка.

И который уже раз рассказывает о своих приключениях. Айна краснеет, когда ее хвалят и благодарят.

После спирта и чая Тойко опьянел. Он еще пуще разговорился. Путая русские слова с мансийскими, рассказывал о себе, о фактории, об Айне.

— Девка корош. Через два лета будем муж искать…

Дядя Семен, подвинувшись к Тойко, заговорщически кивнул на Ваню.

— А ведь парень-то тоже хорош. А?

— Корош, корош, — кивает головой старый мансиец. — Борони бог, корош. Только молодой маленько.

— Ну, это не беда. Вот подрастут и женим.

Мужики смеются.

Старый мансиец между тем рассказал, что возле левого берега, где обычно плавали раньше охотники, застряли несколько больших деревьев. Их надо убрать, иначе плот может уйти под них. Плыть ближе к середине опасно, так как течение может выбросить к камню.

На лодке Иван и Семен переехали к противоположному берегу и, поработав часа полтора, разобрали затор. Теперь путь был свободен. Нужно только поскорей перевести плоты на другую сторону.

После полудня все собрались на плотах. Старый мансиец и Айна отвязали веревки. Мужики разом навалились на греби, и плоты быстро пошли к противоположному берегу. Ваня помогал отцу на корме. На середине реки отошел от греби, снял шапку и долго махал двум фигуркам, одиноко стоявшим на диком лесном берегу.

— Прощайте. Спасибо вам!

Через два дня после возвращения с верховьев артельщики собрались у Василия Гавриловича. За пузатым самоваром разгорелись разговоры об охоте, о житье-бытье и, конечно, о переменах, которые должны были в недалеком будущем захлестнуть деревню.

— Мужики всё про какую-то коллективизацию говорят, — подвинувшись к Ивану, заговорил долго молчавший Аристарх. — Ты, флотский, может, растолкуешь, что к чему?

— А что тут растолковывать? Коллективизация — значит объединяться и делать все сообща.

— Как это объединяться?

— Да так вот, например, как мы в артель. Делаем все сообща: охотимся, избушки строим и пушнину на всех делим.

— Так то охота. Или рыбалка. А как это сообща хозяйство вести?

— Вот именно, — приступил к расспросам и Терентий. — Сеять порознь, косить порознь, молотить вместе да потом делить?

— Да зачем же его делить? Делить его не след…

— Чудак ты: «Делить не след». Рыбу вон, белок — и то делим.

— А может, и их не делить? В семье-то ты делишь белок? Нет. Хлеб делишь? Нет. Вот и нам как бы одной семьей надо…

— Одной семьей? Ну, ты загнул, флотский. Одной семьей! Черт в такой семье не разберется.

На минутку отвлекаются мужчины от разговора, но вскоре снова возвращаются к нему.

— Ты, флотский, пограмотней нас. К тому же в тюрьме при царе за политику сидел. Объясни, к чему эта коллективизация?

Долго, терпеливо объясняет товарищам Иван о задачах, которые поставил XV съезд ВКП(б). Слушают мужчины, думают. Чувствует Иван, что не доходят его слова до друзей, не убеждают.

— Конечно, — заключает он, — во всех тонкостях я это не объясню, потому как сам не успел во всех газетах про съезд, про коллективизацию прочитать. Да и газеты-то не все. Баба без меня половину курякам раздала. Но вот поедут агитаторы из города, тогда все поймем. Одно скажу: как партия постановила, так и будет. Мелкому крестьянству конец приходит. Верно, Ваня? — подмигнул он появившемуся в избе старшему сыну Василия.

— Верно, дядя Ваня, — охотно поддержал он. — Комсомольский секретарь из Чердыни приезжал, на сходе о том же говорил.

В деревне только недавно возникла комсомольская организация. Комсомольцы на первых порах организовали клуб в избе погибшего в гражданскую войну бобыля-охотника, отремонтировали ее и стали собираться в ней вечерами на политкурсы.