Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

— Вот так-то, сударь мой. — Карпович провел ладонью по карте, лежащей на столике, как бы подытоживая наш спор. — Взгляните-ка в окно, погуляйте, заверните к штурману и пилотам, ибо мне надо начинать работу.

Я пошел к штурману. Рашид Мамедов, смуглый кавказец, с большим основанием, пожалуй, мог считать себя северянином, нежели южанином. Он летает над Арктикой не один год и любит ее не меньше, чем свой солнечный Азербайджан. Дел у него по горло, ему не до разговоров. То склоняется над картой, прикладывает к ней линейку и какие-то угольники. То смотрит на свои приборы, то припадает к «фонарю» — выпуклому окну из плексигласа, который имеет вид полусферы.

Я понимаю: человеку нельзя мешать. Смотрю на карту. Она вся голубая, с редкими пятнами островов.

Карандаш Рашида нацеливается на небольшой островок.

— Сюда идем. Там «Ленка» стоит, новую зимовку строит.

Видя недоумение на моем лице, отрывисто уточняет, что «Ленка» — это дизельэлектроход «Лена», она доставила на островок зимовщиков, сейчас идет разгрузка.

Через несколько минут под крылом появляется высокий ледяной купол, у его подножия — узенькая полоска земли, к которой приткнулась «Лена».

Самолет снует в воздухе около островка, как челнок. Он то уходит далеко на север, то поворачивает к югу, то, накренясь на одно крыло, закладывает виражи.

Возвращаюсь в салон, присаживаюсь к столику, за которым устроились Карпович и аспирант-гидролог. Они отрываются от окна только для того, чтобы нанести на карту какие-то пометки. Так продолжается минут сорок.

Затем Карпович что-то говорит бортмеханику, тот кивает головой и скрывается в пилотской кабине. Гул моторов сразу становится ровнее, самолет выпрямляется и спокойно кружится над островком. Гидролог накладывает на карту кусок восковки и переносит на него свои пометки, быстро-быстро орудуя цветными карандашами.

Карпович с наслаждением расправляет плечи, потягивается и объясняет мне, чем они были заняты. Оказывается, это и есть та самая ледовая разведка.

Памятуя слова Карповича, что его любимым девизом является афоризм (который, как он подчеркнул, любил и Карл Маркс) «Подвергай все сомнению!», я пожимаю плечами и говорю, что все это очень приблизительно, на глазок. Разве можно с достаточной точностью определить с высоты да на такой скорости возраст и толщину льда, балльность его скопления? Ерунда, хиромантия!

Карпович возмущенно вспыхивает.

— Ну, знаете ли!.. Это у вас в журналистике хиромантия. «Там, где шумела вековая тайга, вырос город!», — с нарочитым пафосом, передразнивая кого-то из радиодикторов, произносит он. — А зачем, спрашивается, было вырубать всю тайгу?! Допусти вашего брата, так вы, небось, Россию без лесов оставите! Хорошо, что он, — Карпович кивает на гидролога, — вас не слышал, выбросил бы в море. Я-то человек мирный, не кровожадный, но не злоупотребляйте моей добротой и не выводите меня из себя своим невежеством.

Поднимаю руки вверх: сдаюсь, сражен. Но Карпович не принимает моей капитуляции. Он заставляет меня записать термины с их расшифровкой. Никогда не думал, что у обычного льда столько псевдонимов и эпитетов! Ну, ледяное сало — это известно: тонкий слой льда серовато-свинцового цвета. Следующая стадия, оказывается, снежура: вязкая кашеобразная масса, которая образуется при обильных снегопадах. Затем — блинчатый лед. Аппетит при взгляде на округлые серые оладьи четырехметрового диаметра у меня лично не пробудился. Потом идет склянка: прозрачный лед, похожий на серебряные блестки. Еще — нилас: лед матового цвета, с влажным отсветом. И еще — молодик, и еще — белый или зимний лед, и еще — однолетний, двухлетний, трехлетний, и еще — паковый, и еще, и еще, и еще…

— Может, хватит? — взмолился я. — Гидрологом же я быть не собираюсь.

— Учись, мой сын, — Карпович положил ладонь на мою голову. — На чем мы остановились?.. Так. Теперь перейдем к понятию «сплоченность льда». В переводе на язык невежд это означает степень покрытия видимой поверхности воды дрейфующими льдинами… Запишите в свой конспект. Определяется она балльной системой…

Тут, на мое счастье, гидролог обратился к Карповичу с каким-то вопросом по своей схеме. Воспользовавшись этим, я встал и прошел в хвостовое отделение, прильнул там к окну.

Самолет кружился над островом. Казалось, ледяной купол так близок, что его вот-вот коснемся крылом. На узкой полоске черной земли суетились маленькие фигурки людей. Одни строили дом, другие натягивали тросы антенны, третьи сгрудились возле берега, на котором высилась куча каких-то ящиков.

Бортмеханик открыл дверь. В самолет ворвался тугой поток холодного воздуха.

— Гляди-ка, медведи! — бортмеханик подозвал меня к себе.

Я приблизился к двери с опаской: неровен час — выдует, очутишься в море. Зачем, спрашивается, было открывать дверь, когда все из окна видно? Судорожно уцепившись за какую-то стойку, я по-гусиному вытянул шею и выглянул в дверной проем.

Действительно, у подножия купола виднелись в снеговых наметах темные дыры берлог. Несколько мишек, разбуженных ревом моторов, высунулись из своих жилищ. Один вылез и заковылял к воде. На ходу он поворачивал голову и смотрел на самолет вверх. Поднял лапу, чтобы почесать за ухом. Однако бортмеханик утверждал, что медведь погрозил нам лапой.

Подошел Рашид, жестом приказал мне посторониться, лег на пол и до половины высунулся из двери. Борт-механик уселся ему на ноги.

Штурман держал в правой руке короткую, сантиметров тридцать, металлическую трубку с прикрепленным к одному концу куском красной материи.

Впереди показалась «Лена». Рашид выждал, пока самолет приблизится к судну, и сбросил вниз свою трубку. Она упала рядом с кораблем.

— Порядок! — удовлетворенно сказал бортмеханик, помогая штурману встать на ноги. — Здорово ты, Рашид, навострился, чуть ли не на самую палубу вымпел бросаешь!

— Глазомер и расчет, — скромно потупился Мамедов.

Оказывается, внутри трубки находилась восковка, на которой была нанесена схема ледяных полей и указан наиболее оптимальный путь для «Лены». Теперь, руководствуясь данными ледовой разведки, она могла идти по своему маршруту, не вызывая на помощь ледокол.

Самолет лег на новый курс. Ему предстояло разведать ледовую обстановку для следующего судна.

Идем в сплошном тумане, не видно даже концов крыльев. Карпович решил перейти от теории к практике и начал меня учить, как различить по цвету туман, что сейчас под нами: чистая вода или лед.

— Смотрите, идем над водой. Почему я так определил? Так ведь туман туману рознь. Этот — грязновато-серый, как вата из старого матраца. Значит, внизу вода. А теперь вот побелее пошел: внизу лед, но не паковый, а молодик. Чем толще лед, тем белее туман.