Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

— Вы будете хорошие люди, парни.

Ребята постучались, когда я уже собирался спать. На сон грядущий затапливал печку, чтобы не очень замерзнуть под утро, так как комната кочевого совета, которую мне отводили, когда я появлялся в поселке, была на редкость холодной. Приход трех парней и двух девушек в такое позднее время меня несколько удивил. Обычно к двенадцати часам ночи люди уже спали. Я налил чайник, поставил его на конфорку и пошел в магазин за конфетами. В глубинных тундровых поселках весьма просто попасть в магазин в любое время суток. Стукнешь продавцу в окошко — он без звука выходит и открывает магазин. Зря его не тревожат. В поселке, где я был, продавщицу-долганку звали Панна. Это была бойкая молодая особа, к которой постоянно «пристреливался» Федька, тоже долган, один из лучших охотников в колхозе. На мой стук в Паннино окошко Федька вышел из своего дома, с недоумением воззрился на меня. Услышав в комнате продавщицы шорох, я сказал как можно громче: «Панна, ко мне гостевать пришли. Отсыпь-ка конфет».

Федька улыбнулся и пошел к магазину, находящемуся шагах в двадцати. Там он прислонился к косяку двери и стал ждать Панну. Я подошел к нему и закурил. Скоро пришла и Панна. Не торопясь, она стала отвешивать мне разные конфеты. Федька вертелся тут же, перебирая гильзы, выставленные на прилавке, и пересыпая из руки в руку дробь. Ему очень хотелось говорить.

— Вот, Юрий Борисович, — не выдержал он, — сегодня ночью чего-то будет.

— Ты, видно, рехнулся Федя, — ответил я ему, приняв это замечание на свой счет. — Со мной ночью ничего не случается. Ночью я сплю.

Федька как-то странно посмотрел на меня.

— Ну да, не случается, — заявил он, — а чего к вам нганасанские ребята пришли? Сегодня они, нганасаны, как очумелые все… Старухи по чумам бегают, девки на улицу не показываются, парни ходят да молчат. Я спросил Мару, своего дружка: «Чего это происходит?» А он покраснел и стал что-то про Песцовое озеро болтать. Ладно, думаю, не хочешь — не говори. Только сегодня что-то у нганасанских стариков будет.

— Хватит болтать, — оборвала его Панна, — он вам, Юрий Борисович, наговорит, — и загремела замком, давая понять, что надо уходить. Я бы не придал Федькиным словам значения, если бы не дневная суматоха у нганасанских чумов, которую тоже заметил, да слишком поздний приход ребят.

Картина, которую я увидел, возвратясь к себе, поразила меня. И парни, и девушки были одеты в смертные парки. Они поснимали сокуи — верхнюю меховую одежду, скрывавшую парки, — и о чем-то оживленно разговаривали. Богато расшитые медными украшениями парки делали их взрослее.

Когда прошло первое впечатление, я вспомнил, что эти парки одевают также и на собственную свадьбу. Все же дело было совершенно непонятное. Не собирались же все эти ребята сегодня пожениться, да и до смерти им было далеко. Раньше я видел такие парки только на покойниках и привык связывать их именно со смертью.

С моим приходом ребята смолкли, стали тайком переглядываться. Я заварил чай и накрыл на стол.

В Заполярье гостей не приходится уговаривать отведать того, другого, выпить лишнюю чашку чаю. Каждый ест и пьет сколько хочет. Когда все выпили по нескольку стаканов и чайник вновь был наполнен, восемнадцатилетняя Анюптэ хихикнула и сказала:

— А что вы, Юрий Борисович, не спросите, почему мы к вам так поздно пришли?

Анюптэ, или сокращенно Аня, была самой бойкой девчонкой на стойбище. Она кончила в этом году десять классов и собиралась поступать в медицинский институт.

— Гости никогда не приходят поздно, — ответил я.

— Мы не просто в гости пришли, — заговорил один из парней, — мы решили сказать вам, что сегодня наш нганасанский праздник.

— Какой же праздник? — спросил я.

— Анныо-дялы, — ответила Аня.

Анныо-дялы буквально означает «большой день». Название, видимо, можно толковать по-разному. Или это большой по своей значимости для людей день, или это большой по продолжительности день. Ведь в июне самые длинные дни. Солнце вообще не заходит.

— Я хочу пойти с вами, ребята, — сказал я. Они замялись.

— Лучше вы стариков попросите, — ответил, наконец, Хяку, самый солидный из присутствующих. — Старики говорят, что никто из другого народа на Анныо-дялы еще не был. Они верят, что могут разные боги обидеться и послать беду. Глупость, конечно, но что делать? Лучше их спросить, а то и нам житья не будет, и на вас обидятся старики.

— Ладно, — сказал я. — Пойду поговорю с Сеймэ. Он самый старый. Мне-то он уже скорее всего не откажет.

— К Сеймэ не стоит ходить, — вмешалась молчавшая до сих пор другая девушка. — Нужно идти к старухе Куле из рода Нгантусуо: она распоряжается всем. Если не станет спорить, то никто и слова не скажет из стариков.

Ребята молчанием подтвердили сказанное и поднялись. Они снова надели сокуи и один за другим вышли на улицу.

Идти к старухе Куле было страшновато. Я бывал у нее в чуме несколько раз. Старуха держалась у себя в чуме, как леди в родовом замке. Однажды я вызвал ее гнев безалаберностью — дважды обошел вокруг ее чума, чтобы посмотреть, как крепится к шестам покрытие. По исконным нганасанским правилам это строго запрещено. Нельзя людям загораживать дорогу, а тем более окружать их кольцом следов. Когда-го давно за нарушение этого правила убивали.

На первый взгляд это кажется нелепым. На самом деле закон чрезвычайно мудр. Раньше нганасаны жили небольшими группировками. Весь народ делился на два племени: вадеевских нганасан и авамских. И те, и другие кочевали, охотясь на диких оленей и перегоняя свои стада. Летом уходили на север, зимой возвращались к границе леса, на юг. Ягельники — оленьи пастбища — истощаются очень быстро. Несколько лет требуется, чтобы мох снова вырос на тех местах, где олени паслись всего несколько дней. Поэтому летний маршрут не должен совпадать с зимним. Нельзя возвращаться по старой дороге. И очень плохо приходилось тому, кто гнал оленей по следу прошедшего стада. Ему грозила голодная смерть. Раньше только обычай определял маршруты нганасанских кочевий. Если кто-то видел след, он не должен был пересекать его, так же как не должен забегать вперед — этой дорогой люди могли возвращаться. Нельзя было истощать на их пути ягельники, нельзя было распугивать диких оленей и другую дичь. Да и самому «нарушителю» грозила беда, даже если бы его и простили. Поэтому люди всегда договаривались о маршрутах.

Если чьи-то следы нарушали «открытую» дорогу — это означало, что пришли чужие. А чужие мирно не приходили. Так было с незапамятных времен. А сейчас от тех времен осталось одно правило: нельзя «закрывать» дорогу. И правило это для стариков незыблемо.