Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

Труд оленевода тяжел. Боло бывает в стаде и днем и ночью. Каждый день приносит какую-нибудь неожиданность. То дикий близко пройдет и с ним уйдет несколько домашних оленей, то волки появятся, то теленок потеряется, то просто олень заболеет. Много у него забот.

— Однако чего-то думать надо, — ворчит Боло. — Вот хорошее дело без чумов оленей пасти. Много аргишить не надо. Пришел раз, поставил чумы, а стадо дальше идет. Пастухи маленький балок с собой берут и в стаде дежурят. Сменяешься через сутки. Хорошо. Все стойбище за стадом таскать не надо. Как далеко уйдет стадо, тут и аргишить можно.

— Ну, что же, — говорю я ему, — бесчумный выпас — дело хорошее! Но в пургу все равно худо стадо караулить.

— Худо-то, худо, — соглашается Боло. — Однако и в темную пору караулить худо. Тут нужно, чтобы белые олени были. Они в темную пору хорошо видны. По ним других оленей искать хорошо… Только теперь скоро совсем хорошо пастухам будет. Я-то в Дудинке в прошлом году был. Опытное хозяйство смотрел. Там совсем хорошая машина есть. Такую проволоку вокруг стада тянут. Как олень проволоку тронет, убегает сразу, боится. Говорят, его электричество пугает. Скорее бы нам такую машину дали. Тоже в пургу можно легко оленей беречь.

Об электропастухе я слышал еще в Научно-исследовательском институте сельского хозяйства Крайнего Севера. Электропастух действительно мог облегчить труд оленевода.

— Ты думаешь, хорошее это дело? — спросил я его.

— Хорошее-то, хорошее, однако шибко нехорошее, — засмеялся он. — Так совсем пастухи лениться будут, если за них проволока оленей караулить будет. Я бы только разрешил в пургу да в темную пору проволоку ставить.

Боло, провожая нас, оставлял семью дня на три. Нужно было заготовить еды его жене и двум девочкам. Решили набить куропаток. Это быстрее и надежнее, чем гоняться за дикими. Выехали на копаницу и стали щелкать из мелкокалиберок доверчивых куропаток. Они подпускают человека к себе совсем близко, и стая не улетает, пока стреляешь их одну за другой. Набили целую нарту и привезли ее на стойбище.

— Однако небо совсем черное, пурга идет, — сказал мне Боло, вглядываясь в край горизонта. — Будем аргишить?

— Надо, — сказал я, — если пурга здесь поймает, то опоздаем улететь в Усть-Авам. Может, еще успеем до большой пурги доехать?

— Может, успеем, — сказал Боло.

Все же большая пурга нас поймала. Только мы перевалили через ближний хребет, как в лицо ударила волна снега. Не было видно и конца хорея. Головы оленей скрывала белая пелена.

Боло вел аргиш. Я положился на своих оленей, которые бежали без понуканий. Так прошло несколько часов. Вся одежда была залеплена мокрым снегом, лицо горело от ветра.

Наконец Боло остановил аргиш, чтобы олени отдохнули, вырезал ножом пластину наста и стал проверять, правильно ли мы едем.

Нганасанский способ определения направления по снегу очень сложен. Этой премудрости сразу не научишься. Принцип определения, в общем, прост, но нужно быть настоящим тундровиком, чтобы уметь это делать.

Боло срезал сверху снежной пластины несколько слоев, зачем-то понюхал ее и сказал:

— Однако верно едем.

Пурга совсем разбушевалась, когда мы наткнулись на здание почты уже в самом поселке.

В Усть-Аваме царила суматоха. Новый председатель колхоза, Илья Сергеевич, совсем забегался. Во-первых, пастухов отправляли на летовку; во-вторых, самолеты, завозившие грузы, совершали последние рейсы.

Илья Сергеевич ждал самолет на высоком берегу, где стояла фактория. Когда колхозный груз и наши вещи были выброшены из машины, несколько человек спустили с косогора нарты на веревках, и этот заполярный эскалатор быстро перебросил все наверх.

Фактория очень изменилась. Здесь красовалось новое здание интерната и еще недостроенный детский садик. В прошлом году ничего этого не было. Тут чувствовалась рука Ильи Сергеевича: он по профессии — строитель. На севере он давно. И пост председателя колхоза для него не нов. Несколько лет до работы в Усть-Аваме Илья Сергеевич был председателем у таймырских нганасан. Его знали и здесь. Сюда послали поднимать колхозное хозяйство. Илья Сергеевич даже к мелочам относился серьезно и работал с энтузиазмом.

Несколько дней после приезда нам пришлось туго: пастухи приезжали из стад на очень короткое время, чтобы только запастись на лето продуктами, патронами, одеждой. Все они были очень заняты своими делами и с трудом выкраивали для нас немного времени. Эдди почти не спал: снимал разные эпизоды и днем и ночью, так как люди приезжали и уезжали в течение суток. В числе уходивших на летовку был и Бяку, заглянувший к нам перед отъездом.

Бяку в недавнем прошлом был шаманом. Человек он, безусловно, умный и хитрый. Раньше я с ним встречался в тундре у разных людей. Его визиты ни у кого не вызывали радости. К нему относились недоброжелательно. Он это чувствовал и как-то сказал мне об этом. Шаманские дела Бяку шли все хуже и хуже. Теперь никому в голову не приходило обращаться к нему в случае болезни. Больных везли на факторию в фельдшерский пункт. Бяку пытался предлагать свои услуги, но над ним только смеялись. Отношения с людьми у него окончательно испортились после такого случая.

Одна старуха при недомоганиях всегда просила Бяку пошаманить. Бяку шаманил, и старуху это удовлетворяло. А тут у нее разыгрался ревматизм. Сколько ни шаманил Бяку, старухе легче не становилось. Тогда она, жестоко изругав его, отправилась к фельдшеру. Он положил ее в больницу, и ей полегчало. После этого случая старуха при каждой встрече стала поносить незадачливого шамана и всячески восхвалять фельдшерский пункт. Последние клиенты Бяку — дряхлые старики — стали искать исцеления только в больнице. Бяку решил положить этому конец. Он однажды приехал к больнице, обвел вокруг нее ножом черту на снегу и сказал, что кто ее переступит, тот заболеет и умрет. На следующее же утро к больнице съехались люди из всех бригад. Старики потребовали, чтобы он вышел к ним из чума своего брата, где гостевал. Бяку ничего не оставалось делать, как выйти. Сразу посыпались насмешки, а молодежь смеялась ему в лицо. Парни и девушки перешагивали через шаманскую черту и затаптывали ее. Некоторые осторожные старики все же решили обезопасить себя и велели ему «расколдовать» больницу. Один старец отвесил ему немощной рукой затрещину, что усилило веселье молодежи. Бяку был вынужден сам пройти по этой черте и немедленно удалиться. Одна старуха сказала ему, чтобы он приезжал лечиться в больницу, если заболеет от собственного колдовства…

Я не знал, чем обязан визиту Бяку. Я попросил Эдди поставить чайник, чтобы выполнить священный долг гостеприимства, усадил поудобнее гостя и предложил ему поесть. Бяку, не ломаясь, принялся за еду, осматривая нашу комнату и расспрашивая о разных вещах. Скоро пришла и старуха Бяку. Мы также пригласили ее к столу и в полном молчании напились чаю.