Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

Эдди прицеливается в них камерой и прокручивает несколько метров пленки. Его внимание тут же отвлекает лебедь, выскочивший неведомо откуда и хлопотливо бегающий по берегу. Попадает на пленку и он. Вылезаем из лодки на мель. Решили сделать привал.

Дым костра отгоняет полчища кровопийц. Мы с удовольствием наблюдаем, как комары бессильно пытаются поживиться на наших сапогах. Толстенная кожа им не по «зубам», вернее, не по носам. Попивая чай, покуривая, говорим о том, о сем. Затем собираем плавник посырее (как не хочется выползать из-под дыма!), бросаем его в костер…

Просыпаемся одновременно, идем к берегу. Берег песчаный. Вода сошла недавно, и весь он покрыт рябью, точно копирующей поверхность реки в ветреную погоду. По этой зыби идет какая-то маленькая птичка. Идет прямо от нас к полосе кустиков и мха.

— Птенец! — кричит Эдди и кидается за аппаратом.

Я преграждаю птенцу дорогу и пытаюсь взять его в руки. Он смешно растопыривает крылья, разевает клюв, кричит и даже наскакивает на мою руку. Внезапно над моей головой раздается свист крыльев. Инстинктивно оглядываюсь — буквально в нескольких сантиметрах от лица проносится крачка — небольшая чайка, с красиво изогнутыми крыльями. Она кричит требовательно и тревожно. Я все же беру птенца в руки: его надо отнести на не затоптанную сапогами землю, и тогда Эдди его снимет. Новая атака крачки чуть не заставила меня выпустить птенца из рук. Отважная птица зависает в воздухе совсем близко от моей головы, и мне кажется, что она вот-вот долбанет меня клювом. Я бегу от нее. Крачка гонится за мной. Приходится выпустить птенца…

Устье Угарной видно издалека. В этом месте Дудыпта делает крутой поворот и становится гораздо шире. Правый берег очень высокий. Там видны чумы бригады рыбаков. Нас догоняет Хунупте, выскочивший на ветке из какой-то протоки, здоровается и плывет рядом.

— Гостевать пришли? — спрашивает он улыбаясь.

— Гостевать, — отвечаем мы и тоже улыбаемся.

Трудно не улыбнуться в ответ старику: очень уж у него заразительная улыбка.

Старик Хунупте месяц назад поразил нас с Эдди сверхъестественным зрением. Здесь, на Угарной, в то время собрались рыбаки всего колхоза, чтобы выехать к местам лова. Однажды утром, выйдя из чума, я увидел группу нганасан, что-то рассматривающих в бинокль на еле видном противоположном берегу реки.

— Однако олень, — говорил старик Хунупте, показывая рукой на берег.

— Где олень? — спросил Эдди.

— Вон, — показал старик. — На берегу.

Я всматривался в ту сторону, с трудом различая берег.

— Ты видишь? — спросил я Эдди, не доверяя своему зрению.

— Нет, — ответил растерянно Эдди.

Зрение у него было безукоризненное.

— Дай-ка бинокль, — попросил я у одного парня.

Он протянул мне бинокль. Но и бинокль не помогал. Я разглядел маленькое белое пятнышко, похожее на кусок нерастаявшего снега. Эдди взял у меня бинокль, посмотрел и решительно объявил:

— Снег!

Старик Хунупте, приложив руку козырьком ко лбу, посмотрел и не менее решительно сказал:

— Однако пороз [бык] — рога маленько выросли.

Можно еще было допустить, что ему каким-то образом удается разглядеть оленя, но на таком расстоянии увидеть маленькие тонкие рога! Это было невероятно. Я в деликатных выражениях высказал сомнение.

— Однако ехать надо добывать, — обратился старик к своему сыну, пропустив все замечания мимо ушей.

Сын Хунупте, а с ним еще двое парней взяли моторку и отправились к месту, указанному стариком. Часа через три они вернулись и привезли пороза с уже отросшими рогами…

Хунупте плыл рядом с нами и рассказывал о рыбачьих делах. Они шли неплохо. В этом году колхоз принял решение заготовить много юколы для продажи. Юколой здесь называют сушеную рыбу. Заготовка юколы колхозом — дело новое. Еще неизвестно, как это будет принято на материке. Но колхозники надеются, что национальное северное блюдо будет одобрено.

На Угарной живут шесть семей рыбаков: четыре нганасанские и две долганские.

Мы идем в чум бригадира, Агаппия Левицкого. Туда сходятся и все рыбаки. Садимся пить чай, толкуем о рыбе. В таких масштабах, как сейчас, рыбу не ловили ранее ни нганасаны, ни долганы. Рыбная ловля играла лишь вспомогательную роль. Да и сетей было мало. Столетия три-четыре назад их делали из жил. С появлением здесь русских стали раздергивать ткани на нитки. Из ниток вязали сети. Перед установлением Советской власти здесь были еще в ходу сети, вязанные из ниток мешковины. Теперь даже капроновых сетей достаточно. Но это еще не все, что нужно для успешного лова. Рыбой здесь богаты, как иные внутренние водоемы, не все реки. Внутренние водоемы же находятся далеко от пунктов приемки рыбы — холодильников.

Отдыхать нам некогда. Приходится вновь спускать свое судно на воду и плыть дальше на север.

Пясина встречает нас ветром и крутой волной. Мы поднимаемся немного вверх и подходим к долганской бригаде, находящейся рядом с рыбоприемным пунктом и полярной станцией. Тут можно отдохнуть…

Трудно сказать, повезло нам или не повезло. С одной стороны, повезло. Пришла моторка, направляющаяся на Агапу, к рыбакам Норильского рыбозавода. Она нас забросит к устью Агапы, к последней нганасанской бригаде. С другой стороны, когда же, наконец, удастся выспаться? Опять потянутся десятки часов речного путешествия, опять ветер и болтанка, насквозь промокшие куртки и онемевшие от постоянного сидения в лодке ноги.

Мы проскакиваем мимо всех бригад. Рыбозаводской моторке останавливаться некогда. Она остановилась только один раз, чтобы высадить нас у бригады Боптэ.

Боптэ был рад нам. Мы с ним договаривались, что приедем повидаться в конце лета. Он думал, что мы не сможем добраться до его стойбища.

После двухдневного отдыха мы с Эдди стали укладываться, готовясь в путь. Теперь нам предстояло двинуться вверх по течению Пясины. Мы рассчитывали задержаться у старика Локая, прекрасного охотника на дикого оленя, потом побывать в бригаде Паддеку и оттуда — к полярной станции, к которой ходят самоходные баржи и речные караваны. От полярной станции наш путь лежал на юг, через факторию Курья и озеро Пясино на Валек, норильский речной порт.

Старого Локая все любят. Любят за веселый характер, за то, что он очень приятный собеседник и отзывчивый человек. А я люблю Локая еще за одно качество: он обладает сильно развитым чувством истории. Он очень любит вспоминать ушедшие дни, и слушаешь его — как будто читаешь увлекательную книгу.

Локай — хранитель истории нганасан. Он помнит все. Если его заставить рассказать хотя бы сказки, которые он знает, то это составило бы фолиант. Но самая большая страсть Локая — философствование о природе вещей. Вот и в этот раз после обязательного обмена новостями Локай начинает разговор на эти темы.