Жан-Батист-Бартелеми Лессепс - Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

Упряжка состоит из двух оленей, расположенных рядом, без всякой другой упряжи, кроме кожаного ошейника и ремня, который проходит между передними ногами животного и крепится, от оленю справа, к поперечине саней, а тот, что принадлежит оленю слева — к нижней части одной из арочных опор саней с той же стороны. В качестве поводьев используются два тонких ремешка, один конец которых привязан к корням рогов оленя [174]. Когда хотят повернуть вправо, возница плавно натягивают поводья в этом направлении, ударяя в то же время хлыстом животное слева. Когда надо повернуть налево, они два-три раза шлёпают поводом правого оленя. Левая вожжа не имеет никакого другого применения, кроме как в качестве узды для оленя, к которому она привязана. У водителя также есть палка, один конец которой снабжён поперечиной из кости. Один конец кости острый, и используется главным образом для того, чтобы освободить оленя от ремня во время движения, если он случайно запутается вокруг его ног; это считается одним из самых главных умений погонщика. Другой конец поперечины тупой и служит для того, чтобы бить им, как кнутом; но удары, наносимые им, гораздо сильнее и к тому же раздаются так щедро, что бедные животные иногда покрываются кровью. Эти палки склонны часто ломаться, поэтому их берут с собой несколько штук про запас и крепят вдоль саней.

До самого вечера мы ехали очень медленно. Единственное неудобство, которое я испытывал, было то, что из-за отсутствия переводчика я не мог наслаждаться беседой с моим проводником-вождём. Это, несомненно, лишило меня некоторых сведений, которые он мог предоставить, и наше взаимное молчание отнюдь не делало путешествие приятнее.

Мы остановились в семь часов. Необходимо было добраться до горы, хорошо знакомой нашим корякам, и которая была отмечена в нашем маршруте как первый ночлег. Напрасно я рассчитывал на убежище в лесу, как это было в случае с собачьими упряжками. При выборе места для отдыха не учитывается удобство путешественника; считаются только с удобством оленей, и место, наиболее изобилующее мхом, всегда оказывается предпочтительным. На полпути к вершине горы наши олени были распряжены, и никто больше не заботился о них, кроме как привязать их кожаными ремнями. Они тут же нашли себе под снегом пищу. На небольшом расстоянии мы развели костёр и поставили на огонь котелок, а продолжительность нашего ужина соответствовала его скромности. Я впустил в свою кают-компанию моего корякского князя, который, казалось, был весьма польщен оказанной ему честью. Затем я лёг на снег, и мне было позволено поспать несколько часов; а когда время истекло, меня разбудили без всяких угрызений совести, чтобы продолжить путешествие.

Необходимо отметить, что коряки могут непрерывно путешествовать четыре, пять или шесть дней подряд, почти не отдыхая. Олени привычны бегать днём и ночью. Через каждые два-три часа их распрягают и дают покормиться в течение часа, после чего они снова отправляются в путь с таким же рвением; и это повторяется до тех пор, пока не будет пройден весь путь. Так что я считал себя счастливчиком, когда наступила ночь, и я мог позволить себе целых два часа непрерывного сна. Однако эта милость оказывалась мне недолго, и мало-помалу мне пришлось привыкнуть к распорядку дня моих непреклонных проводников, хотя и не без особого труда.

Прежде чем я снова сел за поводья, Эвиава сказал, что необходимо облегчить наши сани, так как вес двух человек слишком велик для наших оленей, и что если я захочу поуправлять упряжкой сам, то он пересядет на одни из тех пустых саней, которые мы взяли с собой на случай какого-нибудь происшествия или потери одного из наших оленей. Это предложение полностью совпадало с моим желанием, так что я немедленно схватил поводья и начал свое новое ученичество.

Учиться оказалось так же трудно, как и тогда, в Большерецке, с той лишь разницей, что тогда я первый смеялся над частотой моих падений, а сейчас убедился в их опасности для жизни. Ремень от левого оленя, привязанный к опоре саней с левой стороны, почти касается левой ноги возницы, который должен быть постоянно настороже, чтобы держаться от нее подальше. По неопытности я забыл об этой предосторожности, и моя нога запуталась. Жёсткое падение или, скорее, внезапная и острая боль в ноге заставила меня непроизвольно отпустить повод, чтобы схватиться за больное место. Но как я мог освободиться? Олени, оставшись без повода, понеслись, и мои попытки освободиться только подгоняли их. Трудно представить, что я тогда вытерпел: меня тащит по снегу, голова беспрестанно ударяется о полозья, и каждую секунду я чувствую, что ногу вот-вот оторвёт! Я уже не мог кричать, Я уже почти потерял сознание, когда совершенно случайно волочащийся по снегу повод попался мне под левую руку. Я так же непроизвольно натянул его и остановил оленей. Тут же подбежали кто-то из моих людей, ожидая найти меня либо серьёзно раненым, либо вообще лишённым жизни. Но после нескольких минут обморока ко мне вернулись чувства, и я поднялся. Единственная травма, которую я получил, была сильный ушиб ноги и боль в голове, которые не имели серьёзных последствий. Радостный, что так легко отделался, я уселся в сани и продолжил путь, как будто ничего не случилось.

После этого случая я стал более осмотрительным и всякий раз, когда меня опрокидывали, немедленно останавливал своих оленей. В тот раз мне просто повезло, что они не утащили меня в горы [175]. А как вообще в таком случае можно остановить оленей? Как рассказали мне коряки, на это иногда тратится три-четыре дня, а иногда их так и не удаётся догнать! Это известие заставило меня трепетать от одной только мысли, что шкатулка с донесениями, прикреплённая к моим саням, может убежать от меня каждую минуту.

Слева от нашей дороги я увидел деревню Гарманда́ [176], расположенную на берегу моря, в девяноста верстах от Гижиги. Мы подъехали к ней не ближе версты, и она показалась мне очень небольшим острогом. Ещё через три версты я увидел две юрты и шесть балаганов, в которых жили только летом.

Нам оставалось ещё семь вёрст до места, предназначенного для нашего привала — крошечной деревушки посреди небольшого леса на берегу реки Наяхан. Она состояла из одной юрты и трёх или четырёх балаганов, где постоянно жили десять–двенадцать коряков, которые оказали мне сносный приём, ибо они, по крайней мере, приютили меня на ночь; что было не пустяковым удобством для человека, вынужденного спать на открытом воздухе и на снегу.

Около двух часов ночи мы послали за нашими оленями, которых накануне отвели подальше от деревни, чтобы они имели возможность покормиться и были вне досягаемости собак. Следующий день путешествия не принес ничего интересного.