Пётр Мельников - Они придут завтра

Смуглый, чернявый Михайло навсегда ушел из деревни в Вельский удельный округ, в царские леса, где твердо решил «выбиться в люди, пристать к надежному берегу счастья». Почтительно поклонился он купцу первой гильдии Владимиру Кононовичу Попову, покорнейше изложил свою нижайшую просьбу. Купец не спеша прочел похвальный лист, скрепленный красной сургучной печатью и аляповато украшенный желудями, листьями дуба и двуглавым орлом, лист, выданный Михаилу после окончания двухклассного Верховажского приходского училища.

— За примерное поведение и отличные успехи… в поощрение его трудов, — читал Попов. — Похвально… Посмотрим, кто сие подтверждает… Инспектор… Знаю… Тайный советник… Знаю. Исправник. Священник… Хорошо!

Тридцать семь лет, почти всю жизнь прослужил у купца Михаил Флавьянович Шумилов, стал его доверенным лицом. Имел доступ к текущему счету фирмы В. К. Попова в Вельском казначействе под № 54424 и в «русском для Внешней торговли» банке под № 500.

На Торговой площади построил двухэтажный дом, с расписными крылечками и верандами, с точечными подпорками и сдал его в аренду обществу трезвости, а сам с семьей поселился в одноэтажном, полученном в наследство от тестя. Для детей надстроил мезонин.

Погоревал, когда умерла первая жена Анна Степановна, внучка суворовского солдата, героя боев за Измаил. От нее осталась дочка Лена, ставшая позднее женой комиссара. Второй раз Михайло женился на пышной красавице блондинке Екатерине Александровне из села Верховажье. Заботливо растил своих пятерых детей, да еще двух дочек троюродного брата. С малых лет приучал их вести счет каждой копейке и «чтобы расход никогда не превышал прихода».

Купец, любивший покутить в Московском Яре, послушать цыганский хор, не заметил, как спился его сын и, чтобы нажитое добро не пропало, в здравом уме завещал Михаилу Шумилову после смерти хозяина быть доверенным и в делах наследства. Вот оно счастье-то! К какому надежному берегу пристал! Радуясь, рассчитывал — добра и себе, и детям хватит на всю жизнь. А грянула революция, понял — ошибся, не к тому берегу пристал… Предприятия купца национализировали. М. Ф. Шумилов, за то, что якшался с нэпманами, чуть было «в лишенцы» не попал. Под старость пришлось стать агентом по сбору лекарственных трав.

Спасибо добрым людям — поддержали умными советами. Бывший начальник бывшего удельного округа и бывших царских лесов генерал Александр Федорович Орлов стал преподавать физику в школе второй ступени. Он первый обратил внимание на исключительные математические способности Пети. Весьма рекомендовал по окончании школы послать его на подготовительные курсы в Московский государственный университет. Лестную характеристику — направление Петру дал коммунист-фронтовик, заведующий районным отделом народного образования.

Юноша на курсы МГУ поехал, а учиться поступил в горную академию на геологоразведочный факультет по рудноразведочной специальности. Вот к какому берегу пристал…

И на далеком Алдане во время практики, и в шумной Москве Петр всегда с нежным чувством вспоминал родной Вельск, возвышающийся на слиянии Вели и Ваги. Летом городок утопает в зелени. С крути открывается удивительная панорама полноводной и величаво спокойной реки. В ее водах, как в зеркале, отражались и домики с красными и зелеными крышами, и солнечные рощи.

Сосновый бор и березки начинались сразу за околицей. Сколько грибов и ягод было собрано на лесных полянах, сколько было спето песен у костров! И о чем только не мечтали молодые люди в первые годы революции, когда их старшие товарищи уходили добивать Колчака и Антанту. Близорукий, в очках, нескладный и некрасивый, Петр молча страдал от своих физических недостатков, был застенчив, угрюм, малоразговорчив, самолюбив, а иногда и груб, даже с теми, в кого влюблялся. Но от компаний не отставал, в спортивном обществе «Заря» с увлечением занимался на снарядах, а зимой — ходил на лыжах, в струнном оркестре играл на мандолине. Особенно ему нравились зимние маскарады, когда под маской и в чужом костюме он чувствовал себя равным со счастливчиками, обладавшими и хорошей фигурой и смазливыми лицами.

Учился в школе второй ступени Петр хорошо, науки давались ему легко. Любил читать стихи, Блока знал наизусть.

В Вельске были лесная школа, сельскохозяйственный и педагогический техникумы, но душа у Петра лежала к другому. Он мечтал о такой работе, где бы он был один, наедине с собой, или в малой и дружной мужской компании, как землепроходцы, вышедшие из Пошехонья, из этого северного лесного края. Незаметно увлекся историей земли. Ее каменные страницы захватили его всего своими уже открытыми, а еще более неразгаданными тайнами и богатствами.

Отец, общительный, веселый и приятный, нравился его друзьям, а мать побаивались, считали угрюмой, злой и жадной «кержачкой». Для него же это было самое нежное и душевное существо. Она глубоко, по-матерински верила, что с годами сын ее, кареглазый, русоволосый Петя выправится и станет не только умным и мужественным, но и по-своему красивым.

На Алдан, в тайгу Петр увозил с собой вельские фотографии, на которых он, угрюмоватый, в очках, в фуражке, примятой сверху, в белой косоворотке, был заснят рядом с красивой девушкой, пожалуй, самой красивой среди подруг. Он тянулся к ней, втайне любил ее, а она, то ли из жалости к нему, к его физическим недостаткам, то ли за ум и талантливость, открыто выделяла его среди других юношей.

Вот и сейчас Петр с тоской рассматривал свои любимые снимки: он, лобастый, в очках, волосы в пробор, прилизаны и как бы подчеркивали неправильные, угловатые черты его лица, с прямыми губами и большим подбородком, и она, рядом, как цветок, все с тем же непокорным русым завитком, опустившимся на левую бровь. Один групповой снимок ему особенно дорог. Он полулежал на траве, спиной прижался к ней, а она, обняв его левой рукой на шею, смотрит так испытующе и загадочно. Этот носик, эти губы, глаза. В 1919 году девочка приехала из Ленинграда погостить, и, к его счастью, задержалась в Вельске, на родине своей матери, на целых пять лет. С каким упрямством она учила его танцевать. В последний раз он видел ее в 1922 году, когда приезжал студентом Московской горной академии домой на побывку. Через два года она уехала в Ленинград, и дороги их надолго разошлись. Остались привязанность и какое-то тревожное чувство, боль в сердце от сознания невозвратимой потери. Не надо бы разъезжаться…

Да, правнук отставного николаевского солдата заканчивал горную академию. Теперь не опоздать бы на Анадырь, на Чукотку и Колыму. Можно подать заявление, чтобы отпустили в экспедицию. А диплом защитит потом. Ведь уезжал же он так на Алдан. Главное, сумеет ли Ю. А. Билибин убедить высокое начальство в неотложной необходимости снарядить и финансировать такую экспедицию.