Пётр Мельников - Они придут завтра

И вдруг телеграмма от Билибина… Ур-ра! В путь-дорогу, на Колыму! Однако, что скажет и как посмотрит на это Вольдемар Петрович? Сергей вместе с Эрнстом направился в Якутскую горно-промышленную контору, куда перевели В. П. Бертина. Показали ему телеграмму, и у того сразу побурело лицо. Заикаясь, что с ним бывало только в редкие минуты крайнего волнения, Вольдемар Петрович с явной завистью выговорил:

— Ай да молодец! Ну что же, я — за! Выходит встретимся где-нибудь на Чукотке, как пишут ученые — в краю длительного народного бедствия…

— Как на Чукотке? — в один голос воскликнули Сергей и Эрнст.

— Так, на Чукотке… Меня тоже тут тоска заела. Все обжито, и присесть негде, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Попросился направить на Чукотку. И чудно, на Колыму денег не дали, а на Чукотку — пожалуйста… С чего бы это в Москве так подобрели, как вы думаете, а? Ну что же, давайте наметим, кого взять на Колыму.

Пели под грустный мотив, а в голове, в сердце — разлад. Ну почему бы не всем вместе? Как бы это было хорошо.

Почерк у Сергея почти такой же, как и у Билибина. Только буквы крупнее, угловатее и чуть запрокинуты назад — взнузданные кони.

— Чистяков Дмитрий, заядлый партизан, чекист… Записывайте первым, — предложил Вольдемар Петрович. — Лунеко Михаил. Партизан. Горяч, но на пользу дела…

— Дураков Степан, — вставил Раковский, так как совершенно не мыслил новую экспедицию без этого молчаливого человека с трубкой в зубах и вечно работающими руками, отменного плотника, мастера на все руки.

— А каюр, якут Седалищев Михаил…

В список внесли и Петра Лунеко — бесстрашного красноармейца, и Ивана Алехина — бывшего унтер-офицера лейб-гвардии Волынского полка, прозванного в тайге «Сохатым» за могучую силу и высокий рост. Самородок! Отличный организатор и блюститель порядка.

Вот только поедут ли? Конечно, Незаметный тоже не райское местечко, а Колыма-матушка, она же еще севернее, у ледяного лешего на куличках!

Потом собрались все вместе и не спеша потолковали. Компания подобралась что надо. Да и засиделись уже на Алдане. Пора бы и переменить место.

Список выслали Билибину. Ответ последовал немедленно, телеграфом: «Выезжайте. Билибин».

Прощай, Незаметный! Прощай, Алдан! Спасибо вам за таежные университеты, за суровую науку жизни!

На станцию Большой Невер тронулись с попутным обозом. Снег по обочинам дороги стоял глубокий, но солнце уже играло по-весеннему. В пути встретились с Татьяной Лукьяновной. Это к счастью. С ней и около нее всегда было так хорошо. Горячие чувства теплой волной захлестнули сердце Сергея. Как многим он обязан этой чудесной женщине, мужество и героизм которой были ее обычным будничным делом. Татьяна Лукьяновна с тревогой всматривалась в повлажневшие, мечтательные глаза юноши. Она боялась в этом признаться себе, но сердце ей подсказывало — Сережа любил ее и любил по-хорошему. Какую жену пошлет ему судьба и будет ли он счастливым с ней?

Сергей возвращался в «жилуху» старой дорогой. Перебирая в памяти события минувших лет, он и сам многому удивлялся, спрашивая себя: да было ли это? Чтобы за один мазок дегтя старатель платил золотник, четыре рубля пятьдесят копеек, или намыв пять — семь фунтов золота, выбывал «навылет», давая «пофартить» безработному. Чтобы трест «Алданзолото» пускал в обращение свои «деньги», а его кассир, с помощью вооруженных людей, «брал» у Дальбанка «в займы, в кредит» сотни тысяч рублей.

А эти спекулянты спиртом, как они ловко «мыли золото бочкой», обирая старателей. Верблюды, волокущие сани с золотом в кожаных мешках. Вооруженная охрана. Могилы. Кости человека на таежных тропах. Записи на деревьях, на затесах — ругательства, угрозы, вопли, кто-то кого-то потерял и указывал, где найти. Легенды о разбойниках-добряках, о красавице цыганке, о божьей каре, — непременной погибели тому, кто задумает отнять золото у земли.

Теперь все это осталось позади, казалось сказкой, дурным сном. Новое побеждало старое, жизнь на приисках входила в свою нормальную колею. Вот и Незаметный стал «жилухой», то есть обжитым местом, с электричеством и всеми культурными заведениями обычного городка.

Однако, чем дальше обоз уходил от Незаметного, тем тревожнее становилось на сердце. В тайге все проще. Там что есть, тем и довольствуешься: приготовил, покушал, и броди по берегам рек и речушек и никто тебя не упрекнет в том, что ты не по моде одет, не так держишься или, что еще противнее, не умеешь поддерживать в обществе интересный разговор, показать себя умником. В странном состоянии возвращался Сергей в этот цивилизованный мир со всеми его косными обычаями и условностями.

Скоро садиться в поезд. Надо покупать 17 билетов до Владивостока, а денег вроде маловато. Вот почти 700 верст отмахали и считали себя одетыми вполне прилично. Сергей в бобриковой куртке и старой фуражке, Эрнст в дубленом полушубке и громадной шапке. Но если в тайге такое обмундирование вызывало зависть старателей, то уже на первой железнодорожной станции публика косилась на алданцев с насмешливым любопытством.

Билибин оказался прижимистым, перевел тысячу рублей: «Думаю, до Владивостока хватит». А если не хватит?

— Тысячу рублей! — поразились на почте. Такой суммы у них не оказалось. — Подождите дня три-четыре…

Ну и дела! За 3—4 дня и остальные деньги проешь. Упросили — перевести всю сумму во Владивосток, а на свои сбережения тронулись дальше. На всякий случай послали телеграмму в гостиницу «Версаль»: «Просим оставить номер. Бертин. Раковский».

Приморский город встретил весенним дождем. В «Версаль» не пустили. Нафабренный, тучный швейцар, отлично сохранившийся осколок старого режима, поглядывал на алданцев подозрительно. Потребовали администратора. Однако и тот, как обухом по голове ударил:

— Номеров нет! И скоро-с не будет…

— Мы же телеграмму давали, забронировать номер…

— Так то для Бертина и Раковского!

— А мы и есть — Бертин и Раковский. С золотых приисков.

— О! — Администратора словно по затылку стукнули, так услужливо изогнулся в почтительной позе. — Пожалуйте-с… Для вас все, что захотите…

Пока меняли таежную робу на городскую и отмечали свое возвращение в цивилизованный мир, от тысячи рублей ничего не осталось. Выручил Незаметный. В «Версаль» на имя Раковского поступил аванс 500 рублей и просьба принять на заводе оборудование для «Алданзолото».

Первым из новичков прибыл завхоз экспедиции Николай Павлович Корнеев, выпускник Академии художеств. На почте ему был денежный перевод, но фамилия там значилась Корнев, а не Корнеев, Час от часу не легче! Денег, разумеется, не выдали.